– Отойдем, побазарить нужда пришла, – буркнул мне небритый зек в бане, кивнув в сторону натужно плюющихся душевых сеток.

Я подчинился. Краем глаза заметил, как насторожился Радик, как, спрятав за спиной обрезок оставшейся после ремонта трубы, двинулся следом. 1

– Вот что, фраер, базар такой: нюхалка кончилась, махра обрыдла, жратва хреновая. Раздобудешь – жив останешься, нет – замочим… Пощипай мужиков, которым машины клепаешь.

Может быть, я и подчинился бы, но все переговоры с заказчиками, включая получение платы за ремонт, выписку квитанций, даже составление калькуляций, старшина взял на себя. Нас к заказчикам и близко не подпускали. Такое условие выдвинул начальник режима, тот самый пожилой майор.

Объяснять это зековскому рэкетиру бесполезно. Все равно не поверит. В баньке мыться и не замочиться?

– А почему я должен…

– Попридержи, сука, метлу! – зашипел зек. – Я тебя с говном смешаю и жрать заставлю!

Возле душей появились еще двое. Они отрезали мне дорогу в раздевалку, в которой во время помывки дежурил прапорщик с двумя солдатами охраны.

Положение безвыходное, избиения не избежать. Сопротивляться в таких случаях не рекомендуется – вполне могут придушить. Говорят, такие случаи уже были.

Я растерялся и был готов уже пообещать и деньги, и наркотики, и заморские сигареты…

Вдруг между мной и рэкетирами возник цыган. Худой, взъерошенный, смуглый, он походил на черта, выскочившего из преисподней. Запрыгал перед опешившими зеками. Взмахивая куском трубы, истерически заорал:

– Не дам! Вначале меня замочите, потом до Кольки доберетесь!… Ах вы, петухи неощипанные, жеребцы кастрированные, паханов изображаете, да? Расшлепались, безмозглые ослы, мозги раскисли от нюхалки, да? Не соображаете, что зекам башли не доверят, что их до вольных не допустят?… Ишь ты, мочить задумали, твари ползучие… Да я вам сейчас последние мозги повышаю!

Радик кривлялся, подпрыгивал, непрестанно бранился. Настолько замысловато, что я не выдержал и, несмотря на серьезность обстановки, расхохотался.

Зеки, ворча, отступили.

Только в раздевалке я понял: цыган перепуган не меньше моего – до дрожи в коленках, до слез. Именно от испуга – истерические вопли, бешеные скачки вокруг рэкетиров, угрозы.

Но не отступил тщедушный парнишка перед тремя здоровенными мужиками, не спасовал… А ведь понимал, не мог не пониматьь, что ничего со своей игрушечной трубкой не сделает, видел, что

в руке одного из зеков угрожающе чернела заточка…

– Неужто полез бы в драку? – недоверчиво спросил я цыгана в гараже. – Тебя бы одной соплей перешибли…

– Полез бы, еще как полез, – гордясь своим поступком, заверил меня Радик. – А ты разве оставил бы брата в беде?

– Конечно… не оставил… Ты не отвлекайся, шплинтуй как следует

– Ну?

– Лапти гну! – заорал я, стараясь скрыть замешательство. Полуграмотный сын кочевого племени дал мне наглядный урок верности. Без высоких слов и поэтических сравнений. Что перед его поступком высокие слова: человек человеку товарищ, друг… и так далее, не помню.

Дни шли за днями, недели за неделями.

Я с нетерпением ожидал свидания с Любашей. Личного, то есть, когда между нами не будет ни стекла, ни решетки.

И оно состоялось.

Небольшая комната с узкой кроватью, столом и двумя стульями, после барака казалась мне шикарными апартаментами. Мы стояли друг против друга, не решаясь обняться.

– Как ведёт себя твой «хулиган»? – шепотом спросила Любаша.

Знакомая словесная разминка, предваряющая слияние.

– Плохо ведёт.