На его коленях – короткоствольный автомат.

– Господи, сделай так, чтобы нас не остановили, – по привычке взмолился я. В Бога не верю, в церкви не крестился, но сейчас молюсь, истинно, преданно, ибо на Бога – вся надежда.

Молитва не помогла. Гаишник взметнул вверх свой жезл. Тихон приподнял автомат…

– Да это же Никита! – неожиданно я узнал гаишника. – Никита!

Остальное – как во сне… Очередь… Другая… Никита падает. Его напарник – с автоматом, в бронежилете, вскидывает оружие… Поздно… Тихон дает очередь…

– Жми!

«Москвич» рванулся вперед. Встречные машины шарахаются в стороны, попутные испуганно жмутся к обочине. Я выжимаю изстарого автогмобиля последние силы.

Скрыться… удрать… Теперь я повязан с Тихоном двойным убийством. Этого мне не простят…

От страшного места – пять километров… десять… За поворотом поперек дороги – «МАЗ»… Из за него – автоматные очереди… Мимо? Почему стекло цело? Бьют по скатам…

«Москвич» запнулся, его занесло… Бросило в кювет…

Очнулся я в наручниках… Рядом – накрытое плащом тело Тихона.

Все… Кончено… Любаша осталась в больнице, одна, совсем одна. От безысходности, от беспомощности, когда невозможно что либо изменить, я взвыл волком…

– Глядите, плачет? – удивился милиционер, стоящий рядом, но тут же злобно вымолвил. – Плачет, сука! Пощаду вымаливает, паскуда!

Сквозь кровавый туман я увидел лицо склонившегося ко мне человека… Это был Вошкин.

Круг замкнулся. «Семейный следователь» лишается персонального автомеханика, зато приобретает перспективного подследственного. Фимка осталась вдовой… Отец проклянет сына – убийцу.

Любаша, где ты, Любаша!

4

Следствие длилось почти три месяца. Вошкин не торопился. Он разыскивал свидетелей, составлял бесчисленное количество протоколов, посылал материалы на экспертизы. Со мной разговаривал сухо, немногословно, вопросы задавал каверзные, с подковырками, с дальним прицелом.

По– моему, все предельно ясно. Обвинение в убийстве сразу же отпало  на автомате моих «пальчиков» не обнаружено. Осталось – соучастие. Попутно – распространение фальшивых денег. Соучастие – не убийство. Но по совокупности, наверняка, припаяют немалый срок.

Единственно, за что я благодарен Сергею Сергеевичу – в обход всех существующих правил он добился разрешения Любаше навещать своего «гражданского» мужа. Так прямо и записали

– Хороший человек, – упрямо твердила девушка. – Старается вытащить тебя из беды… Вот и свидание разрешил, хотя и закону – нельзя…

– Не вытащить, а затолкать глубже… Нет, не верю я этому Вошкину! Ты думаешь, что он помог моей сестре освободиться потому, что пожалел ее? Как бы не так! Я корячился над его древней машиной, вдвоем с батей упирались, строя ему загородные хоромы… Да ты же ничего не знаешь… Слушай!

И я принялся рассказывать, торопясь уложиться в отведенное время – всего один час, шестьдесят коротких минут. Старался быть по возможности объективным, но обида давала о себе знать.

В память прочно впечаталась картинка: рядом с разбитым «москвичом» лежит окровавленный рыдающий человек в наручниках. Над ним с брезгливой улыбочкой на чисто выбритом лице склонился Вошкин. Так разглядывают разорванного пополам дождевого червя, издыхающую лягушку, но не человека, каким бы преступником он ни был…

– И все равно Сергей Сергеевич – единственная наша надежда… Кстати, адвокат у тебя был?

– Да, был… Сколько ты заплатила?

Любаша изобразила свою любимую гримаску – оттопырила губки, прищурилась и пренебрежительно фыркнула.