|
Он фанатик просто. И люди его слушают, потому что отчаялись. Весь этот бред про Апокалипсис, про семь печатей, про то, что нам Бог дал второй шанс, и грехи надо искупать и все делать согласно церковным правилам… Ну, не знаю. Правила-то они нормальные, конечно. Только вот как быть с мародерами? Их, майор сказал, расстреляют, когда поймают. А как же тогда «не убий»? При этом Монах сам сказал, что люди майора – наши заступники и «славные ратники Христовы». Нело shy;гично же! Хотя о какой логике можно сейчас вообще говорить? У нас все нелогично, все наперекосяк. Как мы дальше будем жить? Когда сможем вернуться домой? Надо спать, а заснуть я не могу. Лучше бы с Ником и Халом пошла. Можно, конечно, попробовать потихонечку выбраться из Цирка – и за ними. Нет, страшно. Там еще темно, мародеры где-то шастают. Придется сидеть тут и ждать… Эксо-эксо, Кэнди, в общем. – Ну, и где мы их тут теперь найдем? – поеживаясь от знобкого ветерка, спрашивает Ник у Хала. Они стоят в паре десятков метров от стены цокольного этажа Цирка, в кромешной темноте. Луна давно скрылась за облаками, звезд тоже не видно. Наступает глухой предутренний час, про который классик написал: «Когда горланят петухи, и нечисть мечется в потемках». Впрочем, никаких потемок нет и в помине. Есть самая настоящая тьма, непроглядная, густая, как нефть. – Т-ш-шь! – шипит Хал, словно тысяча рассерженных котов. – Слышишь? Базарят! Это они, блин, зуб даю. Погнали! И они «гонят», ощупью, наобум двигаясь в сторону удаляющихся голосов. – Где бы прибор ночного видения раздобыть, а? – ворчит Хал, поминутно спотыкаясь. Ник ковыляет следом, осторожно прощупывая дорогу перед собой обломанной кленовой веткой. Эта импровизированная клюка помогает мало – он тоже постоянно спотыкается, несколько раз падает. Мрак стоит такой, что можно идти хоть с открытыми, хоть с зажмуренными глазами, поэтому друзья больше полагаются на слух. В ночной тишине разговоры солдат и общинников разносятся далеко окрест. Женщины кокетливо хихикают, что-то зычно говорит Семен, майор Асланов отвечает ему солидным баритоном. – Куда они тащатся-то, блин? – неизвестно у кого спрашивает Хал. И тут же сам себе отвечает: – В Кремль, что ли? Ник, это у меня глюки – или впереди что-то светится? Присмотревшись, Ник утвердительно кивает, но тут же вспоминает, что Хал не видит его и добавляет: – Огонь там. Костер, наверное. – Значит, точняк – в Кремль. Козлы, блин. – Хал скрипит зубами. – Почему «козлы»? – удивился Ник. – Асланов, он же так и сказал: «Наша база в Кремле». – Доить нас будут постоянно. Под боком же, рядышком, блин. Пропустив мимо ушей очередной Халовский аргумент в копилку его же теории «крышевания», Ник спрашивает: – Ну чего, идем обратно? – Ни фига! Надо все до конца разузнать, блин. На восточной стороне неба появляется светло-серая полоса. Буквально на глазах она расширяется, бледнеет, по краям ее плывут зеленоватые облачные клочья. Ник облегченно вздыхает – ночь заканчивается, наступает утро. Тьма вокруг чуть-чуть, едва заметно, линяет, превращаясь в еще пока густые сумерки. – Хал, а тебе не кажется, что мы ерундой занимаемся? – в сотый, наверное, раз споткнувшись и здорово ударившись коленом, сквозь стиснутые зубы спрашивает Ник. – Что за нахрен? Ну, вон, дошли они уже до Кремля. Там и есть база. Что ты хотел выяснить-то этой слежкой? – Фиг знает, – пожимает плечами Хал. Выглядит он смущенным и озадаченным. – Ладно, айда обратно. – Ну уж нет. – Ник потирает ушибленное колено, выпрямляется и машет в сторону белой Спасской башни, украшенной часами. |
