|
– Я к ним пойду. Пить охота, да и мужики наши там, Семен… – Как хочешь. А я в Цирк, блин. Еще пару часов покемарю. Давай, пока! – Пока! – чувствуя досаду, откликается Ник. В небе, на восточной стороне, розовеют облака. Они становятся похожи на куски зефира, обмакнутого в малиновый сироп. Подумав, что закат – это красиво, но рассвет в сто раз красивее, Ник двигается через густо заросший шиповником пустырь возле бывшей станции метро «Кремлевская», но не успевает сделать и пары шагов вверх по склону в сторону площади, как слышит отчаянный, полный боли и ужаса, женский крик. Кричат там, за высокой стеной, где, по идее, как раз находятся те, кто должен приложить все усилия, чтобы подобных криков не было. – Слышал, слышал?! – не успевший далеко уйти Хал подбегает к Нику, тяжело дыша. – Чё это? Помнишь, мы вечером шли, блин. Тоже так же кричали. И тоже тут где-то. – Не знаю, – медленно произносит Ник. – Может, случайность? Ударился кто-нибудь, или… Договорить, что «или» он не успевает. В сером проеме ворот появляются темные человеческие силуэты. – Ложись! – Хал дергает Ника за полу куртки. – Чё встал столбом? – Тут колючки… – Потерпишь, блин. Смотри! Вереница людей – Ник теперь хорошо видит, что это мужики из общины – вместе с автоматчиками Асланова проходят мимо стены и останавливаются на краю вала. – Построились, – долетает до друзей голос майора. – На колени. Все на колени. Живее! – Ты что творишь-то? – удивленно спрашивает кто-то из общинников. – На колени! – рявкает Асланов. – Иначе стреляем! И начинается какая-то возня, топот, на фоне темно-синего утреннего неба мелькает несколько раз топор, слышатся мерзкие, чавкающие звуки ударов, короткие вопли, стоны… – Что там такое? Что? – шепчет Ник, сжимая в кулаке колючие ветки. Шепчет, хотя на самом деле он уже все понял и задает этот вопрос скорее с надеждой на чудо – вдруг он ошибся, вдруг всему, происходящему на валу старой крепости, найдется какое-то простое и понятное объяснение. Наступившая тишина взрывается криками и руганью. Слышится частый топот, серая тень мелькает на открытом пространстве между памятником Мусе Джалилю и зеленой стеной шиповника. – Один сорвался! – возбужденно говорит Хал. – Сюда бежит, блин! Автоматная очередь вспарывает рассветный сумрак. Пули цокают по заросшим булыжникам, возле ворот Спасской башни звенят гильзы. – Патроны береги, сука! – орет там кто-то. – Аслан башку оторвет! Беглец, тяжело дыша, вламывается в шиповник – трещат ветки. Сделав несколько шагов, человек останавливается и грузно падает на землю в двух шагах от убежища Ника и Хала. – Эй! – тихо зовет неизвестного Ник. – Живой? Ты кто? В ответ раздается приглушенный стон. – Живой, блин, – констатирует Хал и на четвереньках ползет вперед. У ворот гремит голос майора. Теперь Асланов говорит уже совсем с другими интонациями: – Черти, вашу мать! Упустили? В нарядах сгною! Чего стоим, зенки пялим? Догнать! Бегом! Бегом, я сказал! И без шума, патроны экономим! За каждый нецелевой выстрел на день жратвы лишу! Всё, пошли, пошли! Приподняв голову, Ник видит, как пятеро или шестеро автоматчиков мчатся через площадь по следам беглеца. И в ту же секунду Хал тихо ахает и зовет его: – Ник, скорее! Это Семен! Весь в кровище, блин! Это и вправду Семен. Он лежит ничком, подвернув под себя руки. Из жуткой рубленной раны на плече толчками вытекает густая, черная кровь. Хал, наклоняется к раненому, прислушивается. – Дышит, блин. Без сознания. Чё делать? Отправленные Аслановым бойцы, перекликаясь, начинают прочесывать заросли, держа автоматы наготове. |
