|
Чё делать? Отправленные Аслановым бойцы, перекликаясь, начинают прочесывать заросли, держа автоматы наготове. Ник раздирает на себе футболку, сворачивает ее в некое подобие жгута и кое-как перевязывает бригадира рыбаков. Когда он затягивает узел, Семен издает короткий вой, точно собака. – Э, слыхал? – окликает за кустами один из солдат АК другого. – Вроде вон там… – Уносим его. – Ник хватает Семена подмышки. – Ноги держи. – Кабан, блин… Сгибаясь под тяжестью тела, они едва не волоком тащат раненого через заросли. Аковцы слышат шум. – Вон он! Беляш! Отсекай! Мышь, слева! Стой, сука! Сто-ой! Шиповниковые джунгли заканчиваются прямо у стен «Бегемота». Старинное здание, уже порозовевшее в лучах восходящего солнца, нависает над друзьями, слепо пялясь на них грязными окнами. – Вдоль дома давай! – командует Ник, хотя этого и не требуется – другой дороги все равно нет. Повязка, наложенная второпях, почти не сдерживает кровь, и на траве позади беглецов остаются хорошо заметные пятна. Сбоку трещат кусты – погоня не отстает. Стена «Бегемота» кажется бесконечной. Ник уже не чувствует рук, задыхается, дыша широко открытым ртом. Приоткрытую дверь, вросшую в землю, они с Халом замечают одновременно. – Туда! – хрипит Ник. – Стой! – татарин вдруг срывает с раненого пропитавшуюся кровью футболку, отбегает на несколько метров в сторону, волоча ее за собой и обильно пятная кровью траву и кусты, потом комкает и забрасывает на низкую крышу. Нехитрый этот прием никогда не ввел бы в заблуждение опытного следопыта, но Хал надеется, что в команде Аслана таких нет. Затащив слабо постанывающего Семена внутрь, ребята оглядываются. Они попали в какое-то учреждение – столы, шкафы, стеклянные двери, лестницы, ведущие наверх и вниз, в подвал. На рогатой вешалке в углу висит зонтик, обросший пылью. Его оставили здесь тридцать лет назад. – Вниз давай, – предлагает Хал. – Дверь, – кивает Ник, придерживая Семена так, чтобы голова раненого находилась в вертикальном положении. – Ща, сделаем! Упершись ногой в стену, Хал спиной наваливается на обитую дерматином дверь. Скрипят ржавые, прикипевшие петли, сыплется мусор, но дверь поддается, и татарину удается почти полностью закрыть ее. Для верности он подтаскивает и ставит поперек прохода стол и шкаф. – Всё, теперь всё. Семен начинает говорить совершенно неожиданно. Еще секунду назад он лишь постанывал, закатив глаза, бледный, с обескровленными губами, но вдруг отталкивает от себя Ника, садится, упершись руками в пол, и произносит, брызгая кровью: – Парни, это бандиты. Они всех наших убили. Топором пожарным. Предупредите… Они женщин… Парни… Хр-р-р… Завалившись на бок, Семен дергается, делает ногами несколько движений, словно хочет убежать, вытягивается и замирает. Ник впервые в жизни видит, как рядом с ним умирает человек. Он испытывает странное чувство раздвоения. Как будто бы один он буквально содрогается от ужаса и готов разрыдаться, а другой, напротив, спокоен и деловит. Этот другой трогает жилку на липкой шее бригадира, поднимает глаза на испуганного Хала и раздельно произносит: – Всё! Он умер. Дверь трещит. – Вдвоем давай! – кричит кто-то снаружи. – Там он, там! – Сваливаем, блин! – Хал тащит Ника на лестницу. – Куда? А Семен? – Ему уже все равно, блин. Быстрее! Надо нашим про Аслана сказать! Они, перепрыгивая через ступеньки, поднимаются на второй этаж, вбегают в первый попавшийся кабинет. Хал подхватывает стул, выбивает окно – летят осколки – высовывается. – Здесь низко! Внизу – внутренний двор «Бегемота», заставленный машинами, заросший, пустой и тихий. |
