|
Это хорошо. Это даже здорово. Если беглецов начнут искать, сделать это окажется затруднительно. Жалко, начавшийся ночью дождь быстро кончается. Вода хорошо смывает следы – и в прямом, и в переносном смысле слова… Впереди неожиданно встает раскидистая липа, старая, с толстым, в два обхвата, стволом. Юсупов резко поворачивает вправо, объезжая дерево, тягач мотает, и Ник едва не проваливается в люк, прикусив язык. Рот наполняется кровью, от боли темнеет в глазах. Сплюнув, он сжимает зубы, мысленно выругавшись. Ругаться вслух чревато – «маталыгу» начинает таскать из стороны в сторону, подбрасывая то вверх, то вниз. Туман немного рассеивается, и Ник видит в просветах между деревьями, по правую руку от себя, отблески воды. Он вспоминает, что где-то здесь находится озеро Кабан, то ли Верхний, то ли Нижний. Впереди сереет бетонный короб автобусной остановки, за ним – кривая просека, уводящая вверх и несколько остовов легковых машин, перегораживающих бывшую дорогу. Тягач дергается и останавливается. Ник бьется грудью о край люка. Рев двигателя переходит в утробное урчание. Люк над водительской кабиной приподнимается и появляется взлохмаченная голова Юсупова. Повернувшись к Нику, он скалится, тычком поправляет очки и кричит: – Я эта… прямо через машины поеду! Ник молча кивает. Выбора у них действительно нет – по обе стороны дороги высятся большие деревья. Юсупов ныряет обратно. «Маталыга» словно бы приседает на корму – и резко рвется вперед. Задрав нос, тягач наползает на ближайшую легковушку – кажется, это какой-то джип – и лихо проутюживает его, лязгая гусеницами. Молодая сосенка, на свою беду выросшая слишком близко к центру дороги, сгибается, ствол ее с громким треском лопается и длинная белая щепка отлетает, кувыркаясь, в сторону. Выбравшись из низины, они едут по более-менее ровной местности. Низкие облака сливаются с туманом и где-то там, в белесой мути, оловянно светится кружок встающего солнца. На пересечении с Фермерским шоссе Юсупов теряет дорогу, впарывается в березовую рощу, валит несколько больших деревьев и едва не сажает тягач днищем на завал. Пока «маталыга» задом, вырыв под собой изрядную яму, выбирается оттуда, туман рассевается. Солнце находит себе дыру в облаках, наливается желтизной, блеском. Сразу становится жарко, броня высыхает. Оставив раскуроченную рощу позади, тягач выбирается на тракт и прет в сторону Республиканской клинической больницы. Слева, в зарослях, время от времени проглядывают квадратные рамы поваленных рекламных щитов, справа тянутся какие-то ангары с просевшими крышами – видимо, раньше тут был складкой комп shy;лекс. Ржавых машин на пути «маталыги» становится больше. Юсупов уверенно давит легковушки, грузовики и автобусы объезжает или таранит, спихивая в сторону. Грохот при этом стоит такой, что слышно, наверное, даже в центре города. По крайней мере, Ник думает именно так. Он даже представляет, как Аслан отдает приказ своим людям, и отряды «кремлевских», дергая затворы автоматов, с нескольких сторон несутся через всю Казань, чтобы отрезать тягачу все пути к отступлению, взять машину в кольцо и… Собственно, о том, что будет дальше, Ник имеет самые смутные представления. Юсупов говорил, что броня МТ-ЛБ выдерживает автоматную пулю на средней дистанции. Значит, чтобы подбить «маталыгу», вывести из строя ходовую часть, нужно что-то посерьезнее – гранатомет, например. Наверняка гранатометы у Аслана есть. Значит, открытый бой, прямое столкновение с «кремлевскими» – верная смерть. Это, в свою очередь, означает, что решение спрятать тягач с оружием и начинать партизанскую войну – верное и правильное. Ник несколько успокаивается, опять сплевывает накопившуюся во рту кровь, изгибается и смотрит в отсек. Эн, вжавшись в закуток между ящиками, двумя руками вцепилась в густую шерсть на загривке Камила и бормочет ему в мохнатое ухо что-то успокоительное. |
