|
Мертвец же не зря там висел, – предполагает Ник и тут же добавляет: – Но нам от этого не легче. – Гараж вон там, где деревья. – Юсупов показывает, где. – Дом надо объехать только. Вы эта… не бойтесь, когда голову начнет жать. И голосов всяких, звуков… – А может, это радиация? – Видно, Хала, не смотря на всю его браваду, страшит золотистое марево, колышущееся впереди. – Может. Только вряд ли. – Юсупов вертит в руках похожий на авторучку дозиметр ИД-1. – Не знаю… Может эта… он из строя вышел, но, в любом случае, ничего не показывает. – У нас выхода все равно нет. – Ник пристукивает кулаком по борту «маталыги». – Или сразу сдаваться, или делать то, что ре shy;шили. – Партизанский отряд имени Камила, – хохочет Хал, маскируя страх за немудреными шутками. – Вооруженная группа полевого командира Проскурина, блин. – Хватит болтать! – обрывает его Ник. – Лезем в «коробочку». Нам еще потом через весь город топать. Вырывая гусеницами куски дерна, тягач ползет к золотистой стене. Ник, высунувшись из люка, с замиранием сердца ждет, что будет, когда они пересекут границу сияния. Двадцать метров. Пятнадцать. Десять. Пять… Он зажмуривается, невольно задерживает дыхание, словно перед тем, как нырнуть… Два метра, один… Золотистое сияние наползает… И ничего не происходит! Все так же рокочет двигатель, все так же уползает под нос тягача трава. Стена, завеса, пелена, грань – назвать это можно как угодно – остается позади. Две ласточки, догоняя друг друга, проносятся над самой головой Ника, едва не задев задранный вверх ствол ПКТ. Божья коровка приземляется на нагретую солнцем броню, замирает, потом быстро-быстро ползет вверх по башне, раскидывает крохотные крылышки и исчезает, унесенная ветром. Вокруг шелестят листвой те же деревья, мощная крапива выперла из двора многоэтажки и заполоняет собой пространство между домами. Бетонная коробка трансформаторной будки торчит из крапивного моря, как айсберг. И вдруг Ник понимает, почему он сравнил будку с айсбергом. Она белая! Абсолютно белая, точно только вчера покрашенная. И провода, уходящие от нее к столбу, выглядят как новенькие. Блестят на солнце изоляторы – ни пыли, ни грязи. И торчащая из крапивы крыша жигулей-десятки тоже выглядит обычно, обычно для того мира, который существовал пару недель – или тридцать лет? – назад. Даже выцветшая георгиевская ленточка на выдвинутой антенне сохранилась! Ник вертит головой – действительно, всё так, как и рассказывал Юсупов. За золотистой стеной предметы, постройки, машины не подверглись действию времени. Никакой ржавчины, грязи, разложения, гнили. Но при этом трава, деревья растут тут так же буйно, как и по всей Казани. Почему так? Что явилось причиной этого феномена? Ник не знает, хотя и догадывается, что все дело в золотистой стене, точнее, в стенах. Вторая завеса отчетливо просматривается впереди, примерно в полукилометре. Она кажется более плотной, осязаемой, имеет более насыщенный, медовый цвет. Что находится за ней, рассмотреть уже не получается – здания, деревья искажаются, дрожат, утопая в желтом тумане. Тягач дергается, поворачивает и, ломая забор, лезет напрямик через чей-то участок, едва не своротив угол одноэтажного кирпичного коттеджа. Еще раз свернув, Юсупов подгоняет машину к гостеприимно распахнутым железным воротам большого гаража. Хозяин, видимо, выстроил его для грузовика – тентованный КАМАЗ с красной кабиной застыл рядом, в нескольких метрах. Двигатель МТ-ЛБ рявкает и глохнет. С наслаждением вслушиваясь в наступившую тишину, Ник различает в ней треск кузнечиков, пересвист птиц, деловитое жужжание пчел, торопящихся собрать последнюю дань с августовских цветов. |
