Он дотрагивался
губами до ее маленького, теплого лба, и тогда она все
забывала,-- ложь свою, которую она, как запах духов, всюду
влачила за собой, ложь детских словечек, изысканных чувств,
орхидей каких-то, которые она будто бы страстно любит, каких-то
По и Бодлеров, которых она не читала никогда, забывала все то,
чем думала пленить, и модную желтизну волос, и смугловатую
пудру, и шелковые чулки поросячьего цвета,-- и всем своим
слабым, жалким, ненужным ему телом припадала к Ганину, закинув
голову.
И тоскуя и стыдясь, он чувствовал, как бессмысленная
нежность,-- печальная теплота, оставшаяся там, где очень
мимолетно скользнула когда-то любовь,-- заставляет его
прижиматься без страсти к пурпурной резине ее поддающихся губ,
но нежностью этой не был заглушен спокойный насмешливый голос,
ему советовавший: "а что, мол, если вот сейчас отшвырнуть ее?"
Вздохнув, он с тихой улыбкой глядел на ее поднятое лицо и
ничего не мог ей ответить, когда, вцепившись ему в плечи, она
летучим каким-то голосом -- не тем прежним носовым шепотком--
молила, вся улетала в слова: "Да скажи ты мне наконец,-- ты
меня любишь?" Но заметив что-то в его лице,-- знакомую тень,
невольную суровость,-- она опять вспоминала, что нужно
очаровывать -- чуткостью, духами, поэзией -- и принималась
опять притворяться то бедной девочкой, то изысканной
куртизанкой. И Ганину становилось скучно опять, он шагал вдоль
комнаты от окна к двери и обратно, до слез позевывал, и она,
надевая шляпу, искоса в зеркало наблюдала за ним.
Клара, полногрудая, вся в черном шелку, очень уютная
барышня, знала, что ее подруга бывает у Ганина, и ей
становилось тоскливо и неловко, когда та рассказывала ей о
своей любви. Кларе казалось, что эти чувства должны быть тише,
без ирисов и скрипичных вскриков. Но еще невыносимее было,
когда подруга, щурясь и выпуская сквозь ноздри папиросный дым,
начинала ей передавать еще не остывшие, до ужаса определенные
подробности, после которых Клара видела чудовищные и стыдные
сны. И последнее время она избегала Людмилу из боязни, что
подруга вконец ей испортит то огромное и всегда праздничное,
что зовется смазливым словом "мечта". Острое, несколько
надменное лицо Ганина, его серые глаза с блестящими стрелками,
расходящимися вокруг особенно крупных зрачков, и густые, очень
темные брови, составлявшие, когда он хмурился или внимательно
слушал, одну сплошную черную черту, но зато распахивавшиеся,
как легкие крылья, когда редкая улыбка обнажала на миг его
прекрасные, влажно-белые зубы, эти резкие черты так нравились
Кларе, что она в его присутствии терялась, говорила не так, как
говорить бы хотела, да все похлопывала себя по каштановой волне
прически, наполовину прикрывавшей ухо, или же поправляла на
груди черные складки, отчего сразу у нее выдавалась вперед
нижняя губа, и намечался второй подбородок. |