Мы с Девином расположились на противоположных концах дивана в моей гостиной. Оба положили ноги на журнальный столик. Девин беспрестанно зачерпывал горстями из миски приготовленный моей мамой попкорн. Половина зерен благополучно отправлялась к нему в рот, вторую половину по-братски поделили пол и диван.

Моя половина дивана была чистой. Я попкорн не люблю. Я уважаю только сладости. Я знала, что в морозилке лежит коробка шоколадного мороженого. Но мне было лень встать и принести. И лень, и вообще неохота.

— Знаешь, что еще меня бесит в ее вечеринках? — спросила я.

Он усмехнулся:

— Помимо всего?

— Она собирает деньги, — сказала я. — По пять долларов с человека. Почему мы должны платить за скуку? С тем же успехом я могла бы бесплатно скучать и с тобой.

— Спасибо, Лу-Энн. Ты настоящий друг.

По тому, как я поддразниваю Девина, вы наверняка уже догадались, что он мне страшно нравится.

— Пять долларов, — пробормотала я.

— Ну, ты же знаешь Полли. Лишнего бакса она ни за что не упустит.

— Догадайся, какая у Полли любимая игра для вечеринок! — простонала я.

— Неужели в бутылочку?

— Нет. Заткнись. Эта похлеще. Ее любимая игра — это когда все трут лоб воздушным шариком, пока тот не наэлектризуется и не пристанет. А потом смотрят, на чьей физиономии он дольше продержится.

Девин опять рассмеялся:

— Шарики есть? Можем попрактиковаться!

Я дала ему хорошего тычка в бок:

— Чего ты все время ржешь? Ничего ж смешного.

Он выплюнул в ладонь непрожаренное зерно. После чего прилепил его мне на нос.

Я шлепнула его по руке.

— Почему ты ведешь себя, как ребенок?

— У тебя научился.

— Не мог бы ты угомониться?

— Могу попробовать.

Я зачерпнула из миски пригоршню попкорна и высыпала на его курчавые рыжие волосы. Он дико замотал головой, разметав попкорн по всей гостиной.

Как я уже говорила, Девин мне очень нравится. Он весельчак. Не то что Полли Мартин.

Полли хорошенькая, как картинка. Честное слово. Она умница и красавица, сногсшибательная красавица — с этими ее зелеными глазищами и ослепительной улыбкой. Прямо как из рекламы зубной пасты.

Ее беда в том, что она ну о-о-о-о-очень серьезная. Всегда. Нет, положим, иногда она все-таки улыбается, но смеющейся я ее ни разу не видела. Она никогда не шутит. Она никогда не понимает, если ее поддразнивают. Она причисляет себя к «зеленым», печется о спасении лысых орлов, и, вдобавок, вегетарианка. Словом, вы себе представили.

Нет, во всем этом, конечно, нет ничего дурного. Но ведь я говорила — среди моих друзей одни хохмачи, клоуны и раздолбаи. Так что дружба у нас с ней непростая.

— Почему ты считаешь, что если человека силком загоняют на вечеринку к Полли — это смешно? — спросила я. — Тебе, кстати, тоже придется идти.

— Нет, мне не придется.

— Прошу прощения? Это почему же?

Его улыбка исчезла. Он поднял глаза и посмотрел на телевизор на стене. Тот работал с выключенным звуком. У нас в доме телевизор держат постоянно включенным. Не спрашивайте меня, почему. Там как раз шел какой-то кулинарный конкурс — команды участников старались как можно быстрее сготовить кексы.

— Ты, Лу-Энн, небось считаешь себя самым несчастным человеком на свете, — сказал Девин. — Но самый несчастный здесь я. Я бы убил кого-нибудь за возможность пойти к Полли на вечеринку.

— Ты же шутишь, да?

— Если бы. — Он горестно вздохнул.