Мы постояли и подождали – всего минут через пять из подъезда под белы руки вывели Татьяну Васильевну. Неохотно продвигаясь к «Скорой», она беспомощно озиралась и лепетала:
– Оль, ну что ты… Зачем… Я и так никуда сейчас… Лето же, отпуск…
Ольга, осторожно, но непреклонно подпихивая мать в сторону машины медиков, сердито фыркнула:
– Всё, отработала ты своё, мама! Закрыли эту тему. Больше никакой школы.
Зрители наблюдали за происходящим в сочувственном молчании. Бессмысленно спорить с любящей дочерью – Татьяне Васильевне за семьдесят, давно пора на пенсию. С другой стороны, имелось подозрение, что тихая жизнь на покое доконает старушку учительницу быстрее, чем затянувшиеся труды на ниве просвещения. Это же как с бегом на длинные дистанции: нельзя резко останавливаться, даже после окончательного финиша надо двигаться, замедляясь постепенно.
Больную поместили в машину.
– Я следом на своей! – крикнула дочь.
Мы посторонились, пропуская Ольгу к ее «Тойоте».
– Нельзя маму тут оставлять, – мимоходом пожаловалась она, открыла машину, тяжело плюхнулась на водительское сиденье и вздохнула. – Смотреть за ней надо. «Я, Олечка, вообще ничего такого: на жару не выходила, новости по телевизору не смотрела, дома была, чай пила»! – передразнила она матушку. – А с чего приступ такой тогда?
Она захлопнула дверцу и выехала со двора вслед за осторожно выруливающей «Скорой».
– А это смотря какой чай, между прочим, – первым подал голос со своего балкона Максим Иванович, традиционно уже поддатый. – Ежели, к примеру, залить кипяточком настойку боярышника на спирту, то чаёк будет ароматный и вкусный, но давление зело понижающий…
– Да уж, вам ли не знать про настойку боярышника! – невесело хохотнул из своего окна Василий Челышев. – Дядь Макс, тетя Таня у нас непьющая, алкоголь ни на дух. Эх… Не будет больше у моих короедов бесплатного репетитора.
Он со стуком закрыл окно, и в других квартирах, как по сигналу, тоже захлопали створки: народ спешил закупориться, чтобы не упускать в окружающую среду охлажденный кондиционерами воздух.
Я тоже закрыла окна и села за работу, из-за чего, как впоследствии выяснилось, пропустила очередное шоу.
После обеда я взялась за редактуру той самой рукописи, где доблестные защитники планеты Земля сражались с инопланетными оккупантами.
Трудилась, поминутно пополняя свою коллекцию новыми перлами, и мысленно благодарила мужа: если бы не он, я бы не смогла прополоть все сорняки в этом тексте. Его же мне прислали не в электронном виде, а как бумажную распечатку, а с таким носителем толком не поработаешь. Спасибо, Колян прогнал листы через сканер и программу распознавания печатного текста, выдав мне в результате нормальный «вордовский» файл.
Несмотря на обилие ошибок, сюжет затягивал. Фантазия у автора имелась, и рассказчик он был от природы талантливый. Чужих живописал так, что я, считавшая себя свободной от ксенофобии, чуть ли не крестилась: не дай Боже человечеству этаких братьев по разуму! Уж лучше круглыми сиротами во Вселенной быть, право слово.
Я наконец преодолела первую четверть рукописи и постановила считать это промежуточным финишем, на котором пора бы и подкрепиться. Как раз и мелкий от своего компьютера отлепился, с надеждой покричав:
– Как насчет полдника, котики?
Котик папа был за полдник всеми лапками, котик мама тоже, особенно если почетную обязанность накрыть на стол и убрать с него возьмет на себя кто-то другой. Сын вызвался добровольцем, заварил чай, распаковал печенье и шоколад. Колян было вякнул, что горячий чай нынче не по погоде, уместнее будет холодный компот, но Колюшка объяснил, что он замерз под кондиционером, а я объявила:
– Кто хочет компоту – достает его из холодильника, наливает себе и пьет. |