..
-- Почему? -- горячо и требовательно воскликнула мать.
-- Вот -- почему! -- заговорил доктор быстро и неровно. -- Вы исчезли из дому за час до ареста Николая. Вы уехали на завод, где вас знают
как тетку учительницы. После вашего приезда на заводе явились вредные листки. Все это захлестывается в петлю вокруг вашей шеи.
-- Меня там не заметят! -- убеждала мать, разгораясь. -- А ворочусь, арестуют, спросят, где была... Остановясь на секунду, она
воскликнула:
-- Я знаю, как сказать! Оттуда я проеду прямо в слободу, там у меня знакомый есть, Сизов, -- так я скажу, что, мол, прямо из суда пришла к
нему, горе, мол, привело. А у него тоже горе -- племянника осудили. Он покажет так же. Видите?
Чувствуя, что они уступят силе ее желания, стремясь скорее побудить их к этому, она говорила все более настойчиво. И они уступили.
-- Что ж, поезжайте! -- неохотно согласился доктор. Людмила молчала, задумчиво прохаживаясь по комнате. Лицо у нее потускнело, осунулось,
а голову она держала, заметно напрягая мускулы шеи, как будто голова вдруг стала тяжелой и невольно опускалась на грудь. Мать заметила это.
-- Все вы бережете меня! -- улыбаясь, сказала она. -- Себя не бережете...
-- Неверно! -- ответил доктор. -- Мы себя бережем, должны беречь! И очень ругаем того, кто бесполезно тратит силу свою, да-с! Теперь вот
что -- речь вы получите на вокзале...
Он объяснил ей, как это будет сделано, потом взглянул в
лило ее, сказал:
-- Ну, желаю успеха!
И ушел, все-таки недовольный чем-то. Когда дверь закрылась за ним, Людмила подошла к матери, беззвучно смеясь.
-- Я понимаю вас...
Взяв ее под руку, она снова тихо зашагала по комнате.
-- У меня тоже есть сын. Ему уже тринадцать лет, но он живет у отца. Мой муж -- товарищ прокурора. И мальчик -- с ним. Чем он будет? --
часто думаю я...
Ее влажный голос дрогнул, потом снова задумчиво и тихо полилась речь:
-- Его воспитывает сознательный враг тех людей, которые мне близки, которых я считаю лучшими людьми земли. Сын может вырасти врагом моим.
Со мною жить ему нельзя, я живу под чужим именем. Восемь лет не видела я его, -- это много -- восемь лет!
Остановясь у окна, она смотрела в бледное, пустынное небо, продолжая:
-- Если бы он был со мной -- я была бы сильнее, не имела бы раны в сердце, которая всегда болит. И даже если бы он умер -- мне легче было
бы...
-- Голубушка вы моя! -- тихонько сказала мать, чувствуя, как сострадание жжет ей сердце.
-- Вы счастливая! -- с усмешкой молвила Людмила. -- Это великолепно -- мать и сын рядом, -- это редко!
Власова неожиданно для себя самой воскликнула:
-- Да, хорошо! -- И, точно сообщая тайну, понизив голос, продолжала: -- Все -- вы, Николай Иванович, все люди правды -- тоже рядом! Вдруг
люди стали родными, -- понимаю всех. Слов не понимаю, а все другое -- понимаю!
-- Вот как! -- промолвила Людмила. |