|
.. Он залпом выпил стакан чаю и продолжал рассказывать. Перечислял годы и месяцы тюремного заключения, ссылки, сообщал о разных несчастиях, об избиениях в тюрьмах, о голоде в Сибири. Мать смотрела на него, слушала и удивлялась, как просто и спокойно он говорил об этой жизни, полной страданий, преследований, издевательств над людьми... -- Но -- поговоримте о деле! Голос его изменился, лицо стало серьезнее. Он начал спрашивать ее, как она думает пронести на фабрику книжки, а мать удивлялась его тонкому знанию разных мелочей. Кончив с этим, они снова стали вспоминать о своем родном селе: он шутил, а она задумчиво бродила в своем прошлом, и оно казалось ей странно похожим на болото, однообразно усеянное кочками, поросшее тонкой, пугливо дрожащей осиной, невысокою елью и заплутавшимися среди кочек белыми березами. Березы росли медленно и, простояв лет пять на зыбкой, гнилой почве, падали и гнили. Она смотрела на эту картину, и ей было нестерпимо жалко чего-то. Перед нею стояла фигура девушки с резким, упрямым лицом. Она теперь шла среди мокрых хлопьев снега, одинокая, усталая. А сын сидит в тюрьме. Может быть, он не спит еще, думает... Но думает не о ней, о матери, -- у него есть человек ближе нее. Пестрой, спутанной тучей ползли на нее тяжелые мысли и крепко обнимали сердце... -- Устали вы, мамаша! Давайте-ка ляжем спать! -- сказал Егор улыбаясь. Она простилась с ним и боком, осторожно прошла в кухню, унося в сердце едкое, горькое чувство. Поутру, за чаем, Егор спросил ее: -- А если вас сцапают и спросят, откуда вы взяли все эти еретицкие книжки, -- вы что скажете? -- "Не ваше дело" -- скажу! -- ответила она. -- Они с этим ни за что не согласятся! -- возразил Егор. -- Они глубоко убеждены, что это -- именно их дело! И будут спрашивать усердно, долго! -- А я не скажу! -- А вас в тюрьму! -- Ну, что ж? Слава богу -- хоть на это гожусь! -- сказала она вздыхая. -- Кому я нужна? Никому. А пытать не будут, говорят... -- Гм! -- сказал Егор, внимательно посмотрев на нее. -- Пытать -- не будут. Но хороший человек должен беречь себя... -- У вас этому не научишься! -- ответила мать усмехаясь. Егор, помолчав, прошелся по комнате, потом подошел к ней и сказал: -- Трудно, землячка! Чувствую я -- очень трудно вам! -- Всем трудно! -- махнув рукой, ответила она. -- Может, только тем, которые понимают, им -- полегче... Но я тоже понемножку понимаю, чего хотят хорошие-то люди... -- А коли вы это понимаете, мамаша, значит, всем вы им нужны -- всем! -- серьезно сказал Егор. Она взглянула на него и молча усмехнулась. В полдень она спокойно и деловито обложила свою грудь книжками и сделала это так ловко и удобно, что Егор с удовольствием щелкнул языком, заявив: -- Зер гут! как говорит хороший немец, когда выпьет ведро пива. Вас, мамаша, не изменила литература: вы остались доброй пожилой женщиной, полной и высокого роста. |
