|
-- Хотел я к парням пристегнуться, чтобы вместе с ними. Я в это дело -- гожусь, -- знаю, что надо сказать людям. Вот. Ну, а теперь я уйду. Не могу я верить, должен уйти. Он опустил голову, подумал. -- Пойду один по селам, по деревням. Буду бунтовать народ. Надо, чтобы сам народ взялся. Если он поймет -- он пути себе откроет. Вот я и буду стараться, чтобы понял -- нет у него надежды, кроме себя самого, нету разума, кроме своего. Так-то! Ей стало жаль его, она почувствовала страх за этого человека. Всегда неприятный ей, теперь он как-то вдруг стал ближе; она тихо сказала: -- Поймают тебя... Рыбин посмотрел па нее и спокойно ответил: -- Поймают -- выпустят. А я -- опять... -- Сами же мужики свяжут. И будешь в тюрьме сидеть... -- Посижу -- выйду. Опять пойду. А что до мужиков -- раз свяжут, два, да и поймут, -- не вязать надо меня, а -- слушать. Я скажу им: "Вы мне не верьте, вы только слушайте". А будут слушать -- поверят! Он говорил медленно, как бы ощупывая каждое слово, прежде чем сказать его. -- Я тут, последнее время, много наглотался. Понял кое-что... -- Пропадешь, Михаиле Иванович! -- грустно качая головой, молвила она. Темными, глубокими глазами он смотрел на нее, спрашивая и ожидая. Его крепкое тело нагнулось вперед, руки упирались в сиденье стула, смуглое лицо казалось бледным в черной раме бороды. -- А слыхала, как Христос про зерно сказал? Не умрешь -- не воскреснешь в новом колосе. До смерти мне далеко. Я -- хитрый! Он завозился на стуле и не спеша встал. -- Пойду в трактир, посижу там на людях. Хохол что-то нейдет. Начал хлопотать? -- Да! -- сказала мать улыбаясь. -- Так и надо. Ты ему скажи про меня. Они медленно пошли плечо к плечу в кухню и, не глядя друг на друга, перекидывались краткими словами. -- Ну, прощай! -- Прощай. Когда расчет берешь?.. -- Взял. -- А когда уходишь? -- Завтра. Рано утром. Прощай! Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез в сени. Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее груди. Потом тихо повернулась, прошла в комнату и, приподняв занавеску, посмотрела в окно. За стеклом неподвижно стояла черная тьма. "Ночью живу!" -- подумала она. Ей было жалко степенного мужика -- он такой широкий, сильный. Пришел Андрей, оживленный и веселый. Когда она рассказала ему о Рыбине, он воскликнул: -- Ну, и пускай ходит по деревням, звонит о правде, будит народ. С нами трудно ему. У него в голове свои, мужицкие мысли выросли, нашим -- тесно там... -- Вот -- о господах говорил он, -- есть тут что-то! -- осторожно заметила мать. -- Не обманули бы! -- Задевает? -- смеясь, вскричал хохол. |
