И, не ожидая ответа, чтобы скрыть эту дрожь, воскликнула:
-- Что это, как озябла я!
К ней медленно вышел Павел. Он смотрел исподлобья, с улыбкой, виновато дрожавшей на его губах.
-- Прости меня, мать! -- негромко сказал он. -- Я еще мальчишка, -- дурак...
-- Не тронь ты меня! -- тоскливо крикнула она, прижимая его голову к своей груди. -- Не говори ничего! Господь с тобой, -- твоя жизнь --
твое дело! Но -- не задевай сердца! Разве может мать не жалеть? Не может... Всех жалко мне! Все вы -- родные, все -- достойные! И кто пожалеет
вас, кроме меня?.. Ты идешь, за тобой -- другие, все бросили, пошли... Паша!
Билась в груди ее большая, горячая мысль, окрыляла сердце вдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не находила
слов и в муке своей немоты, взмахивая рукой, смотрела в лицо сына глазами, горевшими яркой и острой болью...
-- Ладно, мама! Прости, -- вижу я! -- бормотал он, опуская голову, и с улыбкой, мельком взглянув на нее, прибавил, отвернувшись,
смущенный, но обрадованный:
-- Этого я не забуду, -- честное слово! Она отстранила его от себя и, заглядывая в комнату, сказала Андрею просительно-ласково:
-- Андрюша! Вы не кричите на него! Вы, конечно, старше... Стоя спиной к ней и не двигаясь, хохол странно и смешно зарычал:
-- У-У-у! Буду орать на него! Да еще и бить буду!
Она медленно шла к нему, протягивая руку, и говорила:
-- Милый вы мой человек...
Хохол обернулся, наклонил голову, точно бык, и, стиснув за спиной руки, прошел мимо нее в кухню. Оттуда раздался его голос, сумрачно
насмешливый:
-- Уйди, Павел, чтобы я тебе голову не откусил! Это я шучу, ненько, вы не верьте! Вот я поставлю самовар. Да! Угли же у нас... Сырые, ко
всем чертям их!
Он замолчал. Когда мать вышла в кухню, он сидел на полу, раздувая самовар. Не глядя на нее, хохол начал снова:
-- Вы не бойтесь, -- я его не тропу! Я мягкий, как пареная репа! И я... эй, ты, герой, не слушай, -- я его люблю! Но я -- жилетку его не
люблю! Он, видите, надел новую жилетку, и она ему очень нравится, вот он ходит, выпуча живот, и всех толкает: а посмотрите, какая у меня жилетка!
Она хорошая -- верно, но -- зачем толкаться? И без того тесно.
Павел, усмехнувшись, спросил:
-- Долго будешь ворчать? Дал мне одну трепку, -- довольно бы!
Сидя на полу, хохол вытянул ноги по обе стороны самовара -- смотрел на него. Мать стояла у двери, ласково и грустно остановив глаза на
круглом затылке Андрея и длинной согнутой шее его. Он откинул корпус назад, уперся руками в пол, взглянул на мать и сына немного покрасневшими
глазами и, мигая, негромко сказал:
-- Хорошие вы человеки, -- да! Павел наклонился, схватил его руку.
-- Не дергай! -- глухо сказал хохол. -- Так ты меня уронишь...
-- Что стесняетесь? -- грустно сказала мать. -- Поцеловались бы, обнялись бы крепко-крепко...
-- Хочешь? -- спросил Павел.
-- Можно! -- ответил хохол, поднимаясь. |