|
Когда будут матери, которые и на смерть пошлют своих детей с радостью?.. -- Гон, гоп! -- заворчал хохол. -- Поскакал наш пан, подоткнув кафтан!.. -- Разве я говорю что-нибудь? -- повторила мать. -- Я тебе не мешаю. А если жалко мне тебя, -- это уж материнское!.. Он отступил от нее, и она услыхала жесткие, острые слова: -- Есть любовь, которая мешает человеку жить... Вздрогнув, боясь, что он скажет еще что-нибудь отталкивающее ее сердце, она быстро заговорила: -- Не надо, Паша! Я понимаю, -- иначе тебе нельзя, -- для товарищей... -- Нет! -- сказал он. -- Я это -- для себя, В дверях встал Андрей -- он был выше двери и теперь, стоя в ней, как в раме, странно подогнул колени, опираясь одним плечом о косяк, а другое, шею и голову выставив вперед. -- Вы бы перестали балакать, господин! -- сказал он, угрюмо остановив на лице Павла свои выпуклые глаза. Он был похож на ящерицу в щели камня. Матери хотелось плакать. Не желая, чтобы сын видел ее слезы, она вдруг забормотала: -- Ай, батюшки, -- забыла я... И вышла в сени. Там, ткнувшись головой в угол, она дала простор слезам своей обиды и плакала молча, беззвучно, слабея от слез так, как будто вместе с ними вытекала кровь из сердца ее. А сквозь неплотно закрытую дверь на нее ползли глухие звуки спора. -- Ты что ж, -- любуешься собой, мучая ее? -- спрашивал хохол. -- Ты не имеешь права так говорить! -- крикнул Павел. -- Хорош был бы я товарищ тебе, если бы молчал, видя твои глупые, козлиные прыжки! Ты зачем это сказал? Понимаешь? -- Нужно всегда твердо говорить и да и нет! -- Это ей? -- Всем! Не хочу ни любви, ни дружбы, которая цепляется за ноги, удерживает... -- Герой! Утри нос! Утри и -- пойди, скажи все это Сашеньке. Это ей надо было сказать... -- Я сказал!.. -- Так? Врешь! Ей ты говорил ласково, ей говорил -- нежно, я не слыхал, а -- знаю! А перед матерью распустил героизм... Пойми, козел, -- героизм твой стоит грош! Власова начала быстро стирать слезы со своих щек. Она испугалась, что хохол обидит Павла, поспешно отворила дверь и, входя в кухню, дрожащая, полная горя и страха, громко заговорила: -- У-у, холодно! А -- весна... Бесцельно перекладывая в кухне с места на место разные вещи, стараясь заглушить пониженные голоса в комнате, она продолжала громче: -- Все переменилось, -- люди стали горячее, погода холоднее. Бывало, в это время тепло стоит, небо ясное, солнышко... В комнате замолчали. Она остановилась среди кухни, ожидая. -- Слышал? -- раздался тихий вопрос хохла. -- Это надо понять, -- черт! Тут -- богаче, чем у тебя... -- Чайку попьете? -- вздрагивающим голосом спросила она. И, не ожидая ответа, чтобы скрыть эту дрожь, воскликнула: -- Что это, как озябла я! К ней медленно вышел Павел. |
