— О той, Дементий, из-за которой ты поссорился с Андреем Копытиным, из рязанской артели извозчиком. Помнишь, сучий потрох, или тебе локоть прострелить?!

— Не надо стрелять, — взмолился Дементий. Видимо, он был окончательно сломлен. — Да помню я эту дамочку, помню! Токмо не стреляй! Как глупо все получилось! Странная бабенка, с-сука, ты из-за нее, что ли, ко мне пристал?!

Происходящее, должно быть, выглядело совершенно нереально. Шумилов с направленным в сторону вылезших из канавы мужиков револьвером и стоящим подле него на четвереньках Дементием был очень импозантен, если б только не перепачканные грязью руки и плащ.

— Давай-ка по порядку!

— Ну, короче, села она ко мне около Свечного переулка. Вези, говорит, на Гончарную. Повёз, лучше бы не связывался с дурой. Замочить надо было, замочить дуру! В самом начале Гончарной остановила и пошла в контору ростовщика. Фамилии не помню, ну еврей, короче, или поляк, одно и то же… Ну, я остался ждать чуть поодаль. И точно помню, что когда она заходила к нему, была рыжая, такая… темно-рыжая. Волосы вверх подобраны, и на голове ничего… ничего не было! Сижу, жду-пожду, как последний дурень на завалинке. Вдруг смотрю, эта падла прыгает к другому извозчику! А там как раз поблизости рязанцы стояли. Только рыжих волос уже не видать было — на голове у ней шляпка с вуалью, черная, и лицо закрыто. А я ее, курву эту, признал по остальной одежке — юбка на ней была приметная, такая, в клетку, а в руках зонтик длинный, дурацкий, желтый. От солнца, значит. А какое, на хрен, солнце, весь август шли дожди?! Ну, я подскочил к рязанцу — сука, мол, не дело чужих клиентов перехватывать, да он, гад, только отмахнулся. Ну, они и уехали…

— А как эту даму зовут, ты случайно не знаешь? Может, кто-то ее называл? — бесцеремонно перебил рассказчика Шумилов.

— Да откуда ж, господин хороший, знать-то? Мы люди маленькие. Отстань от меня, а-а, барин, ну, чё ты ко мне пристал, а-а?..

Может быть, Шумилов и отстал бы от извозчика в другой ситуации, но тут из-под арки выскочил полицейский. Увидевши расстановку сил: один человек с пистолетом, а против него трое плюс еще один на четвереньках — он рванул из ножен свой палаш и заревел:

— Всем оставаться на местах!

Вот уж воистину явление…

Шумилов опустил пистолет и как можно спокойнее сказал:

— Господин полицейский, подойдите, пожалуйста, и выслушайте меня! Я, помощник присяжного поверенного Карабчевского, осуществил только что задержание лица, причастного, возможно, к ряду противозаконных деяний. Это лицо находится перед вами, уж извините, на карачках. Фамилия моя Шумилов, вот моя визитная карточка, — Алексей опустил руку во внутренний карман и протянул визитку полицейскому. — Я вас попрошу доставить этого человека в участок, — последовал кивок в сторону Дементия, — и подержать его там до утра. К вам явится агент сыскной полиции, которому вы его и сдадите.

Полицейский, вдвинув палаш обратно в ножны, живо нагнулся над Дементием и выдернул из его штанов пояс. Не прошло и четверти минуты, как с помощью этого пояса он связал накрест запястья извозчика. Затем полицейский, рванув за ворот цигейки, поставил Дементия на ноги. Тот, однако, не смог стоять прямо и привалился, согнувшись, к забору. Полицейский, не разобравшись, дал ему крепкую затрещину:

— Стоять по стойке «смирна-а»!

— Он не может стоять, — пояснил Шумилов. — У него причинное место зело болит.

Полицейский сноровисто ощупал задержанного, быстро прошелся по его карманам. Из правого бокового кармана меховой цигейки он извлек большой кусок грязной ваты и хотел было положить его назад, но Шумилов прикрикнул:

— Но-но, квартальный, ну-ка разверните вату!

Она оказалась свернута наподобие рулона.