С усмешкой, по которой я, признаюсь, сейчас же догадалась, что слух о запасных ключах не ложь (хотя, может, я и ошиблась и придется оставить мисс Уозенхем только под подозрением за недостатком улик), она позвонила и говорит:

   -- Джейн, вы не видели у нас в нижнем дворике старой шапки какого-то уличного мальчишки?

   А я ей на это:

   -- Мисс Уозенхем, прежде чем ваша горничная ответит на этот вопрос, позвольте мне вам сказать прямо в глаза, что мой внук не уличный мальчишка и что он не имеет обыкновения носить старые шапки. Уж коли на то пошло, мисс Уозенхем, -- говорю я, -- шапочка моего внука, сдается мне, поновее вашего чепца, -- что было очень дерзко с моей стороны, -- ведь кружева у ней на чепце были самые простые, машинные, застиранные да к тому же еще и рваные, но ее наглость вывела меня из себя.

   Тут мисс Уозенхем покраснела и говорит:

   -- Джейн, отвечайте на мой вопрос, есть у нас на нижнем дворике детская шапка или нет?

   -- Да, сударыня, -- отвечает Джейн, -- я, кажется, видела, что там валяется какое-то тряпье.

   -- В таком случае, -- говорит мисс Уозенхем, -- проводите этих посетителей вон из дома и выкиньте этот нестоящий предмет из моих владений.

   Но тут мальчик, -- а он все время глядел на мисс Уозенхем во все глаза, чтобы не сказать больше, -- хмурит свои бровки, надувает губки, расставляет толстенькие ножонки, медленно сучит пухленькими кулачками, как будто вертит ручку кофейной мельницы, и говорит Уозенхемше:

   -- Вы не лугайте мою бабушку, а то я вас побью!

   -- Эге! -- говорит мисс Уозенхем, сердито глядя на крошку. -- Уж если это не уличный мальчишка, так кому ж еще и быть? Хорош, нечего сказать!

   А я разразилась хохотом и говорю:

   -- Если вы, мисс Уозенхем, смотрите без удовольствия даже на такого прелестного ребенка, я не завидую вашим чувствам и желаю вам всего хорошего. Джемми, пойдем домой с бабушкой.

   И я не потеряла прекраснейшего расположения духа, -- хотя шапочка вылетела прямо на улицу в таком виде, словно ее только что вытащили из-под водопроводного крана, -- но шла домой, смеясь всю дорогу, и все это благодаря нашему милому мальчику.

   Сколько миль мы с майором проехали вместе с Джемми в сумерках, не зажигая лампы, сосчитать невозможно, причем Джемми сидел за кучера на козлах (на окованном медью пюпитре майора), я сидела внутри почтовой кареты -- то есть в кресле, а майор стоял за кондуктора на запятках, то есть просто позади меня, и весьма искусно трубил в рог из оберточной бумаги. И, право же, душенька, когда я, бывало, задремлю на своем сиденье в "почтовой карете" и вдруг проснусь от вспышки огня в камине да услышу, как наш драгоценный малыш правит лошадьми, а майор трубит сзади, требуя, чтобы нам дали сменную четверню, потому что мы приехали на станцию, так, верите ли, мне спросонья чудилось, будто мы едем по старой Северной дороге, которую так хорошо знал мой бедный Лиррипер. А потом, поглядишь, бывало, как оба они, и старый и малый, слезают, закутанные, чтобы погреться, топочут ногами и пьют стаканами эль из бумажных спичечных коробок, взятых с каминной полки, так сразу увидишь, что майор веселится не хуже мальчугана, ну, а я забавлялась совсем как в театре, когда, бывало, наш кучеренок откроет дверцу кареты и заглянет ко мне внутрь со словами: "Очень быстло ехали до этой станции... Стлашно было, сталушка?"

   Но те невыразимые чувства, какие я испытала, когда мы потеряли этого мальчика, можно сравнить только с чувствами майора, а они были ни капельки не лучше моих, -- ведь мальчик пропал пяти лет от роду в одиннадцать часов утра, и ни слуху ни духу о нем не было до половины десятого вечера, когда майор уже ушел к редактору газеты "Таймс", помещать объявление, которое появилось на другой день, ровно через сутки после того, как беглец нашелся, и я бережно храню этот номер в ящике, надушенном лавандой, потому что это был первый случай, когда о Джемми написали в газетах.