Так что, когда подошла перт-амбойская рота, у меня под ружьем оказалось более семисот человек. Для пятисот пятидесяти из них у меня были ружья – Спрингфилды М1861 у ополчения, Спрингфилды М1855 и Энфилды М1853 со складов. Другие вооружились тем, что у них было, от охотничьих ружей до револьверов, которые были и у полицейских. Кроме того, у нас оказалась какая-никакая артиллерия – две шестифунтовки М1841. Конечно, они сильно устарели, но, как говорится, у нищих нет выбора.

Я боялся, что противник нападет на нас в тот же день. Но и вечер, и ночь прошли спокойно. Это дало мне время создать из толпы некое подобие вооруженного отряда, назначить командиров из числа ветеранов той войны и распределить позиции. Кроме того, те, кто захотел, получили возможность покинуть Нью-Брансуик поездом в Ньюарк. Впрочем, таковых оказалось не более сотни.

И только на следующее утро около одиннадцати часов на горизонте появилось облако пыли. Врагов (недавно бывших моими соратниками, горько усмехнулся я про себя) было, как мне показалось, не менее двух тысяч, и вооружены они были не в пример лучше нас.

Пользуясь своим численным превосходством, они навалились на нас, и лишь каким-то чудом мы сумели продержаться несколько часов. В самом начале боя шальная пуля вырвала кусок мяса на моей левой руке, к счастью, кость оказалась не задета, но боль была адская. Я попросил перевязать рану, но остался руководить обороной. Враги все наступали, невзирая на потери. Они занимали один за другим ближние пригороды и методично пробивались к центру. Я понял, что поражение неминуемо, и мы вряд ли сможем продержаться до вечера.

Неожиданно для всех нас в тылу наступавшего врага появились странного вида повозки серо-зеленого цвета с нанесенными на их боках красными звездами, вооруженные пушками и митральезами. Они подняли бешеную стрельбу по наступавшим. Янки (кто бы мог подумать, что для меня они станут «янки»!) пробовали отстреливаться, но их пули отскакивали от бортов этих боевых повозок, как горох. Продолжали стрелять и мы. Постепенно уцелевшие враги в синих мундирах стали бросать оружие и поднимать руки. Они сдавались, уже не помышляя о сопротивлении. Мне ничего уже больше не хотелось – я мечтал лишь сесть на землю и забыться. Но я все же переборол себя и подозвал одного из перт-амбойцев. Вручив ему флаг Нью-Джерси, я зашагал с ним туда, где по моим расчетам находилось неприятельское командование.

К нам подъехала громыхающая и ревущая самоходная боевая повозка с длинной пушкой на странного вида башне. Из нее выбрался высокий, крепкого телосложения человек в невиданной мною ранее пятнистой форме, взглянул на меня с улыбкой и спросил на довольно приличном английском языке:

– Я имею честь беседовать с мистером губернатором?

– Да, именно так. А как вы меня узнали?

– Я видел ваши портреты времен той войны. Вы не сильно изменились с тех пор. Ну а я – полковник армии Югороссии Сергей Рагуленко. Вам, похоже, нужна медицинская помощь?

– Сначала нам нужно принять капитуляцию у командования противника. Не хотите ли вы меня сопроводить?

– С удовольствием!

Отмахнувшись от медика в пятнистом, который рвался перевязать мне руку, я направился к старшему из офицеров противника. Командовал ими мой старый знакомый по Мятежу – генерал Джеймс Форсайт. Вот только теперь у него на шляпе был серебряный лист – его, как и многих других, лишили генеральского звания после войны, и он стал подполковником. Увидев меня, он вздохнул и с горечью произнес:

– Генерал Мак-Клеллан, сэр, позвольте вручить вам мою саблю!

– Так это вы командовали всеми этими войсками?

– Генерал Шофилд и полковник Ругер погибли, сэр.