— В паспортном бюро? Да ведь это чудесно, Нат! Ты нам там очень пригодишься! — Пинкертон соскочил с кресла и стал расхаживать по комнате, — Но ведь, возвращаясь в Ричмонд, ты подвергаешь себя безумной опасности. Ты уверен, что готов к этому?

— Да, сэр, коль есть необходимость. И если генерал МакКлеллан не попадёт со всей армией в Ричмонд раньше меня.

— Ты — смельчак, Нат. Настоящий смельчак. — закивал Пинкертон, меряя шагами гостиную.

Натаниэль зажёг потухшую сигару и втянул в рот дым. Д’Эмон, решил Старбак, мог бы им гордиться. Пинкертон остановился и задумчиво указал трубкой на Натаниэля:

— Мне кажется, генерал захочет перемолвиться с тобой словечком. Ты как?

Старбак постарался ничем не выдать тревоги, вызванной перспективой встречи с вражеским командиром:

— В любое время, сэр.

— Отлично! — Пинкертон забрал у Джеймса фальшивое донесение, — В общем, я, если что, у генерала. Думаю, вам двоим и без меня будет о чём поговорить.

Он вышел из гостиной, крикнув ординарцу подать его шинель и шляпу. Братья остались одни. Джеймс уселся в освобождённое Пинкертоном кресло и смущённо улыбнулся:

— Я всегда верил в то, что ты в глубине души не «медноголовый».

— «Медноголовый»? То есть?

— Это презрительная кличка, придуманная журналистами для северян, которые помогают Югу. В честь медноголового щитомордника. Знаешь, змейка такая.

— А, медянка. Знаю. С подлым нравом змейка. — кивнул Натаниэль.

В прошлом году одного из ребят его роты чуть не укусила такая медноголовая гадина. Труслоу тогда подоспел и срубил змее треугольную башку охотничьим ножом. Пахла тварь, как помнилось Натаниэлю, жимолостью.

— Как Адам? — спросил Джеймс.

— Влюблён. В дочь преподобного Джона Гордона.

— Из Американского Общества Евангельского Просвещения Бедных? Я с ним не встречался, но слышал о нём только хорошее. — Джеймс снял очки и начал протирать их полой мундира, — А ты исхудал. Они действительно накачивали тебя слабительным?

— Действительно.

— Жуть какая. — нахмурился Джеймс и сочувственно улыбнулся брату, — Пусть не суму, но тюрьму мы с тобой оба познали, Нат. Кто бы мог подумать, да? Признаюсь, когда я сам был в ричмондском узилище, утешение находил только в Новом Завете, Деяниях святых апостолов. Я верил, что Господь, извергнувший из темницы Павла и Силу, не покинет меня, грешного. Он и не покинул!

— Меня тоже. — неловко сказал Натаниэль.

Он с удовольствием заливал Пинкертону, но врать Джеймсу ему было совестно.

Джеймс светло улыбался:

— Адам убеждал меня, что со временем ты вернёшься на нашу сторону.

— Да? — поднял брови Натаниэль, дивясь про себя тому, насколько плохо, оказывается, его знал бывший друг.

— Он говорил, что ты посещал молитвенные собрания. Значит, вера не умерла в твоём сердце, благодарение Господу. Библию тебе Адам передал?

— Да, спасибо. Вот она. — Натаниэль похлопал себя по нагрудному карману. Там он её обнаружил ещё в особняке д’Эмона, — Тебе её отдать?

— Нет-нет. Пусть у тебя будет. Это подарок. — Джеймс подышал на линзы и протёр их вновь, — Я просил Адама убедить тебя вернуться домой. Просил, когда узнал его отношение к этой войне, конечно.

— Да, он убеждал.