Ты с ней, возможно, не согласишься, Джимми, но она прожила долгую жизнь и на здоровье не жаловалась.
— Почему же не соглашусь? — хмыкнул Джеймс, — Ни один разумный человек не станет отрицать целительную силу спиртного, но прискорбно, когда его хлещут, как воду.
— Ты имеешь в виду брата?
Джеймс вздохнул:
— Нат — заблудшая душа. Он свернул не на ту дорожку и слишком долго по ней прошёл, прежде чем одумался. Теперь ему придётся долго идти в обратном направлении и лишь тогда ему откроется путь к спасению.
— Ну да, ну да. — пробормотал Пинкертон.
Он не любил, когда его начальника канцелярии прошибало на проповеди. При этом шотландец отдавал себе отчёт, что редкие приступы душеспасительной словоохотливости Джеймса — невеликая цена за тот идеальный порядок, который майор Старбак навёл в делопроизводстве службы.
— Мы можем помочь Нату утвердиться на истинном пути, сэр. — продолжал Джеймс, — Он будет нелишним на должности у нас в бюро, сэр. Персонала нам катастрофически не хватает. Туда хотя бы взгляните!
Он ткнул пальцем в сторону груды неразобранных телеграмм.
— Пусть смотается в Ричмонд, — сказал Пинкертон, — и подумаем над этим. Обещаю.
Шотландец повернулся к окну и нахмурился:
— Что-то артиллеристы чересчур разошлись. Уж не затеяли южане наступление?
— Мы бы знали, сэр. — дёрнул плечом Джеймс.
За несколько дней до наступления со стороны противника начинали перебегать дезертиры, приносившие весть о готовящейся операции, но последние пару суток никто линию фронта, установившуюся между двумя армиями, не пересекал.
— Ты прав, Джимми. — Пинкертон опять склонился к тарелке, — Может, на канонерках муштруют орудийные расчёты. Ничего, скоро мы будем располагать самой точной и подробной информацией о намерениях врага.
Он углубился в передовицу джексонвилльского «Рипабликэна» недельной давности, хвастливо повествующую об очередном «прорывателе блокады», обведшем вокруг пальца военные суда северян у южнокаролинского побережья. Судно привезло ткани из Генуи, французскую обувь, британские капсюли, малайскую гуттаперчу и одеколон.
— На кой чёрт южанам одеколон? — изумился Пинкертон, — В какой отрасли военной промышленности они собираются его применять?
Джеймс не ответил, сосредоточенно поглощая бекон с хлебом.
Дверь распахнулась от хорошего пинка, и в комнату влетел высокий полковник с суровой физиономией. Его форма и сапоги были обильно заляпаны дорожной грязью, свидетельствуя, что полковник скакал верхом издалека.
— Вы кто такой? — осведомился Пинкертон, глядя на незнакомца поверх газеты.
— Торн. Подполковник Торн из ведомства генерального инспектора. Вы кто?
— Пинкертон.
— Ладно, Пинкертон, где Старбак?
— Сэр? — Джеймс встал, стаскивая с шеи салфетку, — Я — Старбак.
— Натаниэль Старбак? — с нажимом уточнил Торн.
Джеймс покачал головой:
— Нет, сэр, я его брат.
— Да к чёрту! Где Натаниэль Старбак? Вы его арестовали?
— Арестовали? — брови Пинкертона поползли вверх.
— Я телеграфировал вам вчера. Вы телеграмм не читаете, что ли? — в голосе Торна звучала горечь. Письмо Делани с сообщением, что Старбак — предатель, слишком долго лежало на столе в Вашингтоне, — Так где же он?
Джеймс слабо махнул за спину:
— В конюшне. Наверно.
— Ведите меня туда! — приказал Торн, доставая из кобуры револьвер и прилаживая на один из шпеньков барабана колпачок капсюля. |