Я почувствовал, как заливаюсь краской.

— Прошу прощения, — тихо выдавил я. — И в мыслях не было вас обидеть…

— Брось, — отмахнувшись, мягко отозвалась она. — Никто бы не смог увидеть. И уж тем более заподозрить, что это я и есть.

Хозяйка дома снова посмотрела мне через плечо, будто кто-то всё-таки мог появиться следом, и, не дождавшись никого, чуть прищурилась:

— Не ожидала, что ты явишься один. Неужто сумел от воеводы уйти?

— Конечно смог, — буркнул я, насупившись. Как мальчишка, которого застали за чем-то дерзким, но правильным.

— Я от дедушки ушёл… и от бабушки… — пробормотала Ягиня себе под нос, словно цитируя кого-то, кого лучше бы не вспоминать, и тихо вздохнула. — Ну, раз один ко мне пожаловал, то проходи. Накормлю, напою…

— А можно без этого? — на всякий случай робко уточнил я, не двигаясь с места.

Девушка нахмурилась. Брови у неё сошлись чуть суровее, чем хотелось бы, и голос сразу стал тоном ниже:

— Чего это? Али брезгуешь? Считаешь мой дом недостойным? И угощения тоже?..

— Нет-нет, — вскинул я ладонь, чтобы её остановить, прежде чем она решит, что я оскорбил весь род её, и ещё соседей впридачу. — Просто… после «накормлю-напою» обычно идёт «спать уложу». А я, признаться, не готов к такому повороту событий.

Ягиня прищурилась, чуть склонила голову, будто изучая меня как особо странную траву, что выросла не там, где положено.

— Не готов, значит, — протянула она, усмехаясь. И, скрестив руки на груди, добавила с тёплой, почти домашней насмешкой: — То есть ты полагаешь, что я каждому встречному такое предлагаю? Безо всякой предварительной помывки в котле, в печи, без ароматных трав и отворотов?

Я уже открыл рот, но она не дала вставить ни слова:

— Или ты, может, считаешь, что настолько хорош собой, что я тут же соберусь в невесты и побегу звать жёнок из болот, чтоб свадьбу с тобой справить?

Я не выдержал и слегка усмехнулся. Было в её словах что-то одновременно и дерзкое, и подкупающе искреннее. И всё же сделал полшага ближе, к крыльцу.

— Да я, скорее, решил подстраховаться, — сказал я, спокойно. — А то с вами, уважаемыми, лучше заранее расставить границы. Вдруг потом поздно будет.

— До чего ж ты на своего прадеда похож, — вдруг с улыбкой сказала она, глядя на меня чуть прищуренно, с тем самым выражением, каким смотрят на старый портрет, что неожиданно ожил.

— На дядьку, — машинально поправил я, припоминая запутанную родословную.

— И на него тоже, — легко согласилась она. — Но на прадеда больше. Он тоже женитьбы боялся больше, чем лесного пожара. Всё ему казалось, будто за каждым поворотом прячется невеста с веником в одной руке и венцом в другой. Говорил, что чувствует запах супружества за версту.

Она облизнулась — чуть демонстративно, нарочито театрально, и уже с пониженным голосом, будто делилась секретом, добавила:

— Что там с этой его руки — одни кости. А сердце — жёсткое. То ли дело печень…

Она мечтательно посмотрела куда-то за мое плечо и я не сразу понял, что она пошутила. Кажется, даже побледнел. Не то чтобы сильно, но внутренняя дрожь заставила чуть отпрянуть.

Она, заметив это, радостно хихикнула. Легко, беззлобно, как будто всё шло по плану:

— Ой, да ладно тебе. Не первый ты из своей семьи, кому я нервы пощекотала. Но какой же ты забавный, — сказала она, глядя на меня с умилением. — Неужто ещё не понял, что ты меня как жених не интересуешь?

Я слегка оторопел, но она не дала мне и слова вставить:

— Не хватало мне с князем в любовь играть. Мы же с тобой потом весь мир поломаем.