Зверев обсудил ситуацию с адвокатом, и они пришли к общему мнению: слабовато обвинительное заключение. Потянет года на два. А возможно, дело вернут на доследование… Да и адвокаты у всей четверки обвиняемых работали на совесть – то есть за деньги. За большие деньги. По предварительной договоренности все стрелки сводили на Слона. Разумеется, его тоже защищал опытный профессионал… Защита Слона строилась так, что всем становилось ясно: вот кто главный супостат!

Что ж, обстоятельства создаются людьми.

День к концу февраля заметно вырос. Солнце днем начинало пригревать, с крыш барабанила капель, грохотал в водосточных трубах лед, свисали с козырьков огромные сосульки.

Пахло весной… или предчувствием весны. Двадцать девятого, в субботу, в лишний день года, Зверев, Лысый и Глеб собрались отметить завершение следствия. И еще наступление весны… И лишний день в календаре. В общем, мужики собрались выпить.

Сходили в баню, намылись от души и сошлись в камере у Глеба. В щель между шторами светило вечернее солнце. В его луче плясали пылинки, блестела литровая бутылка «Столичной», золотился копченым боком угорь. Отпотевали охлажденные в сугробе бутылки пива. В прекрасном расположении духа, с ощущением чистого после бани тела, сели к столу.

– Ну с, друзья мои, – сказал Глеб на правах хозяина, – я поднимаю этот бокал (он скептически посмотрел на граненый стакан в руке) за вас. За дружбу. За справедливость. За то, чтобы мы все вместе как можно скорее встретились за пределами этих стен… на воле.

Три стакана, до половины налитые водкой, сошлись в солнечном луче, звякнули. Водка побежала по пищеводу. Через несколько минут она проникнет в кровь, и сердце погонит ее в мозг, наполняя тело ощущением тепла и легкого возбуждения, создавая обманчивую атмосферу свободы…

Лысый и Зверев взялись за угря, Глеб бросил в рог дольку лимона. Из «шарпа» доносился голос Вертинского. Плясали пылинки в солнечном луче. Резко распахнулась дверь, вошел Володя Петренко.

– Пьете? – мрачно спросил Петренко.

– Присядь с нами, Володя, – сказал Глеб. – Извини, не пригласили… думали, ты уже ушел.

– Пьете, – утвердительно произнес опер. Налил себе полстакана и залпом выпил. – А скажите, орлы, на хера вас здесь держат? А?

– Володя, что случилось? – спросил Зверев. По голосу Петренко было ясно: что то произошло… и навряд ли приятное.

– Скажи мне, Саня, – продолжал Володька, – на хер вы здесь нужны, если не знаете, что в камерах творится? Зачем вас сюда прислали? Водку жрать да в пинг понг играть? Вам, блин, здесь тепличные условия создали… курорт… санаторий! Скоро баб сюда водить начнете, да? А в камерах уже пытки начались!

– Погоди, Володя, какие пытки? – сказал Зверев.

– Током, Александр Андреевич… электрическим током. Гестапо!

– А в какой камере то?

– В твоей, Виталий. В твоей, – сказал Петренко. «Мадам, уже падают листья», – печально произнес Вертинский. Петренко нажал клавишу «шарпа», и Вертинский умолк. Несколько секунд все молчали.

– Ну что, мне рапорт писать или сами разберетесь?

– А он… жив? – спросил Виталий. – Парнишка то?

– А идите вы все! – буркнул Петренко, махнул рукой и вышел. Уже в коридоре он добавил: – Пинг понг, понимаешь.

Зверев, Лысый и Глеб разом встали. Сутулая фигура тюремного опера удалялась по коридору. Володя шел, по стариковски шаркая ногами.

…Оказалось – пытали. Действительно током. Вещдоки – два куска провода с оголенными концами – валялись тут же, на полу.

Тощий пацан со смуглым восточным лицом сидел на шконке.