На бледном лице Костыля выступили красные пятна.

– Может, выпьем? – спросил Глеб. Выпили. Зверев нажал клавишу магнитофона… «И осень в смертельном бреду», – пропел Вертинский. Лысый тяжелым взглядом посмотрел на юного садиста и спросил:

– Так что, Костыль, делают с суками по черным законам? Ты не ответил.

– Не надо, – тихо сказал Костыль.

– Снимай штаны.

– Не надо, Виталий Сергеевич.

– А Китаец, когда ты стал его пытать, просил тебя: не надо, Костя?

– А… – начал было Костыль, но осекся.

– Что – а? Просил или нет?

– Он не просил. Мы… мы ему пасть заткнули. Он ничего не просил.

– Мудро, – сказал Глеб. – Мы ему заткнули пасть, и он ничего не просил.

– Скидай портки, сволочь! – рявкнул Лысый.

«Над розовым морем вставала луна», – пропел Александр Вертинский.

Костыль медленно спустил до колен штаны.

– Трусы, – скомандовал Лысый. – Трусы долой.

…Во льду зеленела бутылка вина… Костыль спустил трусы. Бледная кожа покрылась мурашками.

И томно кружились влюбленные пары

Под ласковый шепот гавайской гитары…

– Раком, Костик, раком вставай.

Костыль опустился на пол. Тело его крупно вздрагивало. Лысый не спеша вытащил из кармана бухточку электропроводов в черной пластиковой изоляции, развернул.

– Сейчас, Костыль, сейчас… ты же, наверно, знаешь, как это делается, а?

Костыль задрожал еще сильнее. Лысый с размаху ударил его проводами по белым ягодицам. Костыль вскрикнул. Зверев отвернулся и стал смотреть в окно… Раздался еще вскрик.

Потом еще.

Потом Виталий отвел Костыля в камеру. Пока его не было, Зверев и Глеб сидели молча, курили, пили пиво… мерзко было на душе.

– Чего так долго? – спросил Глеб у Виталия, когда тот вернулся.

– Я им маленькую тронную речь прочитал, – ответил Лысый, наливая водки. – Чувствую, во мне погиб Макаренко.

– Макаренко, – сказал Зверев, – эти славные детишки опустили бы через пять минут после того, как он вошел бы к ним в хату.

– Это точно, – подтвердил Глеб, поднимая стакан.

В углу камеры валялись провода в черной пластиковой изоляции.

Свой авторитет в тюрьме Сашка и Виталий зарабатывали постепенно, шаг за шагом. Сначала были телевизоры и бильярд. Потом они сумели организовать для детишек концерт Розенбаума. Потом Зверев договорился на макаронной фабрике о поставке в виде спонсорской помощи полутора тонн макарон, а Виталий пробил больше двухсот квадратных метров стекла по себестоимости. В стране, где все – дефицит, где все только по блату, человек со связями имеет особую ценность. Даже если он сидит в тюрьме в ожидании суда… Потом они добывали бумагу и электроды, маргарин и картошку, масляную краску и редуктор заднего моста для ЗИЛа.

Шли дни, наступило лето с грозами и духотой, с белыми ночами. В Барселоне прошли Олимпийские игры. Лето стремительно катилось в никуда, приближалась осень. На четырнадцатое сентября был назначен суд.

За неделю, седьмого числа, Зверева снова посетил Павел Сергеевич Тихорецкий. Павел Сергеевич был загорелый и посвежевший. Видимо, сразу после отпуска. Почти слово в слово повторился разговор, состоявшийся в Крестах зимой. Пересказывать не будем – неинтересно.

А вечером того же дня Тихорецкий посетил народный суд Московского района. Дело Джабраилова передали судье Ксендзовой. Марина Вильгельмовна имела огромный судейский опыт, отличалась бескомпромиссностью.