– Или вот сидим мы с тобой, разговариваем. По понятиям это же впадлу: бродяге с ментом, хоть и осужденным, по душам говорить. Но я вижу, что ты нормальный человек. Пригласил меня к себе, угощаешь… почему я должен считать тебя сукой? А ведь по воровским законам должен, хотя воры свои законы запросто нарушают, когда жизнь припрет. Вот тебе пример: раньше на крытых режим был строг, шмонали по настоящему. Как ту же дурь пронести? Да только в заднице. Случалось, что и опущенным поручали. А потом эту самую дурь курил вор законный… Так Саша, не все эти законы по жизни писаны. И главное здесь другое: человек ты или нет?

Звереву вспомнился Костыль, пытавший Китайца током. Я буду жить по черному, – сказал Костыль…

Поезд двигался на Восток, накручивал километры по бесконечному заснеженному пространству. На каких то станциях или полустанках конвой принимал новых арестантов или сдавал старых. В вагоне все время происходило некое движение. Из клетушки купе его не особенно то и разглядишь. Но Василию эта жизнь была знакома до мелочей, на этапах он провел больше времени, чем Зверев отсидел в СИЗО. Про этапы, пересылки, лагеря и тюрьмы он мог рассказывать часами. Пенитенциарная география бывшего Советского Союза была обширна. Значительно обширней, чем может вместить в себя биография одного человека. Тем не менее Василий мог бы служить своеобразным справочником для любителей блатной тематики.

– Вот только про вашу Красную Утку не скажу – не был там никогда.

– А почему – Красная Утка? – поинтересовался Зверев.

– Шутка такая. У блатных – Белый Лебедь , а у ментов между собой ваша тринадцатая зона в шутку зовется Красной Уткой.

…До Екатеринбурга оставалось уже недолго – миновали Кунгур, – когда конвоир бросил в купе Зверева записку. Сашка развернул ее и в дохлом свете лампочки из коридора прочитал: «С нами едет вор». Он пожал плечами и передал ее Василию. Особист тоже прочитал, держа листок в руке на отлете, как делают это все дальнозоркие люди. Усмехнулся, ощерив редкие зубы и подмигнул Сашке.

– Сейчас разберемся, – сказал он с заметной иронией в голосе, – что за вор у нас объявился.

Было очевидно, что все эти блатные штуки ему уже давно надоели, он наелся ими сполна. Но некоторые принятые в его мире традиции обязывали особиста поговорить с вором. Даже иронизируя над принятыми в обществе условностями, мы зачастую не свободны от них… Василий подошел к решетке и крикнул в мрачноватый коридор столыпинского вагона:

– Эй, кто за вора объявился?

Из вагонного гомона откликнулся человек. Скорее всего, он находился в двух трех купе от Зверева. Голос слегка хриплый, немолодой.

– А ты что – жулик? – спросил Василий. – Назовись.

– Я то назовусь. А ты кто таков? – с заметным вызовом спросил голос.

– Я бродяга старый, людей знаю… хочу познакомиться.

– Я – Алик Алапаевский. Слыхал? Зверев посмотрел на Василия с интересом: знаешь, мол, такого? Тот кивнул: да, мол, знаю. И сделал неопределенный, но пренебрежительный жест рукой.

– Слыхал, – ответил Василий. И назвался. Тогда Алапаевский Алик спросил:

– А кого из жуликов знаешь?

– Тихоню знаю… Ложкаря… Мишу Вологодского.

Звереву почему то стало весело. Чем то этот разговор напоминал вручение рекомендательных писем.

– Мишу Вологодского? – переспросил голос и, дождавшись подтверждения, сказал:

– Миша Вологодский – гад.

Да, пожалуй вручение рекомендательных писем, но на средневековом уровне, подумал Сашка весело. А Василий после сказанной Аликом фразы про неизвестного Мишу Вологодского посерьезнел.