– Ладно. – сказал Зверев. – Найдешь к утру человека с декларацией – отдам деньги. Пусть приходит ко мне, напишет объяснение, что бабки его. А передал он их тебе на временное хранение сегодня днем возле ресторана «Чайка» на канале Грибоедова. Просек?

– Просек. Спасибо.

– Да не за что. Ступай себе с Богом. К утру, когда пришел человек с декларацией, Зверев был выжат как лимон. Холодная мартовская ночь со шквалистым ветром подкинула убийство, нападение на водителя такси и три взломанных кооперативных ларька. Еше пять лет назад такой букет за одну ночь казался бы чрезвычайно пышным. Но в марте девяносто первого в происшедшем чрезвычайщины не усматривалось. Если бы не одно обстоятельство: два из трех взломанных киосков принадлежали (тайно, разумеется) второму секретарю райкома партии. Если не раскрыть это дело быстро, то неприятности гарантированы… Плавали! Знаем!

…Мужик с таможенной декларацией на пятьсот восемьдесят долларов США был какой то заторможенный. То ли ожидал неприятностей для себя, то ли по жизни такой. Зверев мельком взглянул на декларацию и сказал устало:

– Ну, рассказывайте… Напуганный валютовладелец молчал.

– Вы передавали кому нибудь эти деньги? – подтолкнул его Сашка.

– Ага… Виталику.

– Хорошо. Где? Когда? Сколько? Бобер нервно сжимал ручонки с золотыми перстнями и моргал. Сашка уже чувствовал раздражение. Он подумал: а как все это выглядит со стороны? Любой посторонний решил бы, что продажный мент возвращает деньги за долю.

– Ну, – снова подтолкнул он бобра, – может быть, у ресторана «Чайка»?

– Ага… там.

– Днем, – продолжил Зверев; – около четырнадцати часов… в присутствии вашей жены? Вы собирались расслабиться и боялись ограбления. Так?

– Ага…

Короче, оформили бумаги, Сашка отдал злополучные пятьсот баксов и напоследок сказал:

– Все! Вали отсюда. И чтоб больше я вас обоих никогда не видел.

Встретиться, однако, им еще придется. И очень скоро.

Весна набирала силу. В конце марта днем было уже тепло. Снега и льда в центре не осталось вовсе. Зверев беспечно шел по сухому тротуару улицы Дзержинского. Он возвращался с очередной кражи, которую удалось раскрыть на месте… Ослепительно сверкал в голубой небесной бесконечности шпиль Адмиралтейства. Крошечное белоснежное облако проплывало над ним. Опер Зверев покуривал сигарету и легко шел по чистому сухому асфальту. Он был беспечен.

– Товарищ капитан! – голос неуверенный, негромкий, но готовый каждую секунду сорваться в истерический крик, прозвучал из темного провала арки. Оттуда несло бедой, холодом, склепом. И человек в темени арки с залитой солнцем улицы был почти неразличим. Зверев остановился.

– Товарищ капитан, сюда, – снова позвал голос. Зверев сделал два шага и пересек границу света и тени. Навстречу ему выскочил сержант двадцать седьмого отделения. За его спиной в глубине двора вспыхнули яркие малиновые пятна стоп сигналов. Бледное лицо сержанта с вытаращенными глазами и рыжеватыми усишками приблизилось.

– Ну! Что? – сказал Зверев. Он пытался вспомнить фамилию сержанта и не мог.

– Пойдемте, товарищ капитан. Там… там такое!

Из под отвалившейся сырой серой штукатурки проглядывал темно красный кирпич. Низкий сводчатый тоннель арки вел к беде, отражал звук быстрых шагов. Они вошли во двор колодец. Посередине стоял милицейский УАЗ. В дальнем углу лежала горка серого ноздреватого снега.