Разве не сладко наблюдать за тем, как твой друг Дамело расточает ложь направо и налево, а внутри него, выгибая наружу ребра, растет уродливая куколка, превращается в чудовищную бабочку, чтобы однажды распахнуть страшные крылья? Смотри, Димми, как рождается Ицпапалотль, обрамленная ножами, с ножом вместо языка, ужасный ангел чужого рая.

* * *

Не нужно быть принцем-разбойником, чтобы знать: у каждого есть свои слабые места. У самого сильного тоже. И если лупить по слабому, по больному, можно победить и самого сильного. Дамело уверен в том, что он неженка, что он слабак, что ему не выдержать многодневного перехода по пустыне. Но на третий день пути султан сросся с седлом, прикипел к нему, обвыкся с песком, обжигающем ноги сквозь обувь, тело сквозь рубаху, глаза сквозь закрытые веки. Кожа его задубела от ветра и солнца, одежды заскорузли от пота, на зубах скрипела соль. Корабль пустыни, качаясь, будто на настоящих волнах, нес Дамело к морю, ветры пели, вытесывая из камня фигуры сфинксов и засыпая песком оазисы на караванном пути. Султану казалось, он забыл, где заканчивается его тело и начинается верблюжий горб. Казалось, он сам идет по пустыне на узловатых голенастых ногах, позабыв вкус воды и пищи. И так будет длиться всегда, всю оставшуюся жизнь: слепящее солнце, соль во рту, соль на коже, жара днем, холод ночью, редкие источники в тени иссохших пальм, мерное колыхание и такие же мерные мысли, не теряющие жестокости от плавного, почти философского течения.

Дамело пытался подражать брату: делал то, что имеет значение прямо сейчас, старался прожить еще один день, не сожалеть о прошлом и не придумывать будущее. Пустыня стала его наставником, не хуже кафеса и муравейника. В ней он прожил еще одну жизнь — недолгую, но яркую. И эта жизнь все еще продолжалась.

На третью ночь бессонница сдалась усталости. Молодой султан ждал встречи с обиженной на весь его род ведьмой, а вместо нее пришла змеехвостая и змееволосая жена, глядела с грустью, порывалась взять за руку. От демоницы не исходило угрозы, но Дамело чувствовал: нельзя ее касаться, нельзя держать рядом — отрава страшная, незаметно проникающая в кровь, не знает султан противоядия от нее, просто чует, словно зверь, опасность. И все равно тянется сам, мечтает дотронуться, вспомнить, вернуть.

Никому не расскажешь о таком: засмеют или ужаснутся. К твоим услугам были красивейшие женщины мира, а захотел бы парней — были бы тебе и парни, о повелитель. Красивейшие. Предпочтения султана не обсуждаются, да еще такая малость, как постельные предпочтения. Но люди, узнай они про страсть Дамело к демону, отвернулись бы от Дамело Милосердного. От сахира, притворявшегося праведником, вожделевшего не прекрасных пери, что побеждают джиннов, осыпают звезды с неба и рожают своим избранникам могучих детей, но выбравшего чудовище, порождение Джаннахама, наполовину змею, а может и больше, чем наполовину.

Чистые, верные, покорные, умелые красавицы не растопили сердце правителя, ибо в каждой он видел орудие муравейника, ложь и подкуп. А змеедева была собой, даже если ее обманчивая молодость — всего лишь оболочка древнего чудовища. И лучше одно усталое чудовище, чем целая голодная стихия.

Тебе не накормить их всех, шептала ему мать голубей обоими своими ртами, старым и молодым, мертвым и призрачным. Язык мелькал в красной кошачьей пасти, острым черным лезвием резал по живому. Сдайся своим желаниям, ведь утоление истинной жажды всегда уродливо.

Красивы подвиги, к которым человека принуждают честь и род. То, чего люди жаждут для себя, отвратительно. Вы прячетесь в то, чего хотят от вас, чтобы самим не хотеть ничего — только так вы можете спасти себя от позора и разоблачения.

Но и от счастья — тоже. Хочешь спасти себя от счастья, о повелитель?

Запутавшийся повелитель хотел, хотел спасения. Пытался превратиться в брата, стать проще, не желать невиданных, постыдных вещей, а желать понятного: пищи, воды, ночлега, женщин, власти, золота.