Мне будет интересно
прочесть вашу книгу, когда она выйдет,-- сколько я понимаю, это
автобиография? И разрешите мне одним из первых поздравить вас с вашей
помолвкой. Боюсь, вы убедитесь, что ваш тесть несколько чудаковат... и
забывчив. Этой зимой он перенес сильный бронхит. Дом - сплошные сквозняки,
непомерно велик по нашим временам. Ну что ж, пойду к себе. На море волнение,
а я плохо переношу качку. Встретимся двенадцатого у леди Метроленд, а если
посчастливится, то и раньше.
Адам не успел ничего ответить -- иезуит уже исчез. Вдруг голова его
опять возникла рядом.
-- Здесь находится одна весьма опасная и неприятная женщина, некая
миссис Оранг.
Он опять скрылся из глаз, и почти тотчас же пароход заскользил прочь от
пристани, к выходу из порта.
Началась качка, то бортовая, то носовая, а то пароход, весь дрожа,
замирал на месте, над бездной черной воды, после чего низвергался, как
вагонетка на американских горах, в безветренную глубину и снова взлетал
прямо в пасть к урагану; то он прорывал себе путь, судорожно тыкаясь носом,
как терьер в кроличьей норе, то падал камнем, как лифт. Этот последний его
трюк доставлял пассажирам больше всего мучений.
-- Ой,-- стонал Цвет Нашей Молодежи.-- Ой! Ой! Ой!
-- Точно из тебя сбивают коктейль,-- сказал Майлз Злопрактис.-- Ну и
лицо у вас, деточка,-- оттенка нильской воды.
-- Это же заболеть можно,-- сказала мисс Рансибл и, что редко с ней
случалось, попала в точку.
Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках,
содрогаясь от парика до пят.
-- Как ты думаешь, неужели это шампань...
-- Китти.
-- Да, милочка?
-- Китти, мне кажется... нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные
соли... Китти, я подумала, тебе там ближе... А мне отсюда слезать просто
небезопасно... как бы не сломать ногу...
-- А ты не боишься, что после шампань...
-- Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе з атруднительно...
-- Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже
совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.
-- Ну, Китти, ну, пожалуйста... тебе же будет жалко, если я умру... Ой!
-- Но я видела нюхательные соли на твоем туалетном столике уже после
того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а
потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь...
-- Я... их... сама уложила... Вместе со щетками... Китти, противная!
-- Как не стыдно, Фанни!
-- Ой! Ой! Ой!
Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых
угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах 1
и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.
Лидер оппозиции его величества лежал, погруженный в сладостный транс,
созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые
драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные
и ласкающие; крохотные золотые ножки среди цветов миндаля; раскрашенные
чашечки, полные золотого чая; золотой голос, поющий за ширмой из
раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и глаза формой как
миндаль, а цветом как ночь. |