Тальвинский тоскливо вздохнул.

— Звонили мне из областной прокуратуры. Предлагают прекратить дело, — заигравшийся Берестаев принялся разбирать авторучку. — Может, и впрямь пойдем навстречу коллегам? Сумма хищения в общем-то плёвая. Чего там? Девятьсот рублей. С работы её уволили. По партийной линии, меня в райкоме заверили, — строгач с занесением будет. Серьёзные люди звонят, — он испытующе скосился на следователя. — Знаешь ведь, кто у неё, сволочи, в подсобке пасся. Да и тебе перед назначением — лишнюю мороку с плеч. Что мыслишь?

— Проще найти, кто не пасся, — в сейфе у Тальвинского покоилась изъятая при обыске записная книжка — едва ли не дубликат справочника горкома партии. — Мы-то с вами знаем цену этой «души коллектива».

Следователь точно использовал настроение тугого на нажим прокурора — Берестаев с ненавистью скосился на телефон.

Андрей вытащил из портфеля и развернул рулон бумаги, испещренный стрелочками, крестиками, виньетками, подвластными только ему самому, да разве что еще двум-трем особо опытным дешифровальщикам Генштаба. Пристукнул ладонью сверху:

— Вот они, все Лавейкинские связи. До донышка, можно сказать, шахта пробурена. Так?

— Так, — прокурор со сдержанным восхищением всматривался в диковинную схему.

— А вот и не так, — Тальвинский отпустил руки, и рулон скатался в центре стола. — Почему за два месяца не вышли на источник излишков?

— Чего спрашиваешь? Хреново искали.

— Не там искали! Зациклились, что пересортица внутри самого горпромторга затеялась. Мол, сами воруют, сами и химичат. А вот это что?

Из того же объемистого портфеля он вытащил и бросил об стол пыльный полиэтиленовый мешок.

— Ну, джинсы.

— Самострок. И, между прочим, «варенка». Самый сейчас писк. Что скажете? Или в горпромторге еще и подшивают? А кожу вы где-нибудь такую видели?.. Ее в кустарной мастерской не сляпаешь. Явно фабричная штучка. Любая из них в лёт уходит! И такого добра накрыли аж на двадцать тысяч. Почитай, две расстрельных статьи . В этой истории, Юрий Иванович, Лавейкина, дама приятная во всех отношениях, даже не руководство горпромторга прикрывает, а кого-то куда покруче. Потому считаю — дело необходимо направить в суд.

— М-да. Жаль, поздновато дельце это тебе передали. Загубили на корню, пинкертоны, мать их!

В этих «пинкертоны» были все. И районные ОБЭХЭЭСники, при случайной проверке малюсенького поселкового магазинчика натолкнувшиеся на огромные, на двадцать тысяч рублей, излишки и так и не установившие их причину. И начальник следствия Чекин, передавший сложное «хозяйственное» дело пустейшему из следователей — Хане. И лоботряс Ханя, за полтора месяца не удосужившийся открыть папку с уголовным делом. Где-то сбоку «прилепился» и сам Берестаев, по нерадивости и некомпетентности исполнителей оказавшийся в каком-то мерзком, двусмысленном положении.

— Значит, полагаешь, под суд её надо, воровку? — Берестаев навис над перекидным календарём. — Ага! Сегодня у меня выездная сессия, завтра — я в колонии, в пятницу с утра уезжаю в район по «Урожаю», там они меня не достанут. Потом выходные. Это я на дачу смоюсь, — горячечно листая календарь, бормотал прокурор. — В общем, так, Тальвинский. Можешь не спать, не есть, ночевать в кабинете, но не позже чем в понедельник дело должно быть у меня на столе с обвинительным заключением. Всё, действуй!

Следователь заулыбался, почему-то обрадованный перспективе не спать и не есть несколько суток, но прощаться не спешил.