— У меня с ним были несколько стычек, и он вёл себя очень порядочно, говорил в лицо, чем недоволен. Также я не могу забыть, с каким участием подполковник отнёсся к недавней моей промашке с Баратаевым. Он всё устроил, все остались довольны, ни у кого нет претензий. Нет, это явно прокурор и председатель удельной палаты, но за что? Откуда в них такая злоба?
— Они, ваше превосходительство, вам завидовали, вот и ожесточились сердцем, — заметил Иван Васильевич.
В комнату заглянул камердинер и свистящим шёпотом сообщил:
— К вам идёт жандарм!
— Вот и хорошо, что идёт, — обрадовался Загряжский. — А вы ступайте отсюда оба, и там, наверху, молчите, особенно ты, Иван Васильевич.
Но штаб-офицер был уже в дверях, камердинера он пропустил, а чиновнику преградил путь.
— А вас, господин губернский секретарь, попрошу остаться!
Иван Васильевич отступил на несколько шагов и ловко спрятался за губернатора, который широко расставив руки, шагнул навстречу Стогову.
— Я сейчас только что вас, Эразм Иванович, вспоминал.
— По какому случаю? — сказал, строго глядя на Ивана Васильевичу, штаб-офицер.
— А вот догадайтесь? Как знать, может вы как раз и есть этому, как вы говорите, случаю, закулисная причина.
— Удивляюсь вашей простоте, — покачал головой Стогов. — То, чем вы намереваетесь меня заинтриговать, известно половине симбирских обывателей.
— Однако, вы меня вперёд, чем я вас удивили, — пролепетал Загряжский. — То, что я узнал полчаса назад, известно только мне, да Ивану Васильевичу.
— А я вот сведал о вашем отрешении от должности начальника губернии ещё вчера. Да что я? Об этом только и говорили завсегдатаи буфета и биллиардной благородного собрания.
— Но откуда? — вспыхнул Загряжский. — Иван Васильевич мне только сейчас, почти на ваших глазах, явил это письмо.
— Признаться, меня вчера тоже заинтересовала причина всезнайства наших дворян. И сегодня утром я разгадал эту загадку. Тот, кого вы называете Иван Васильевичем, оказывается великий коммерсант.
Загряжский поворотился к губернскому секретарю и нахмурился:
— Объяснитесь, Иван Васильевич!
— Как вам сказать, ваше превосходительство, как вам сказать… — заюлил чиновник. — Может и упустил что по службе, но кто у нас без греха?
— Тогда, хоть вы скажите, Эразм Иванович, что всё это означает? Он действительно в чём-то виноват?
— Я решение о вашем увольнении не видел, поэтому докладываю вам как начальнику губернии: расследованием мной установлено, что почтмейстер Лазаревич вошёл в стачку с этим господином, и они, вскрыв казённый с императорским повелением пакет, торговали его содержимым, то есть вашим отрешением от должности, всем желающим, от предводителя дворянства до купца Синебрюхова, который приобрёл это радостное для себя известие, чтобы показать небезызвестной вашему превосходительству модистке Мими, кою купец восхотел взять на своё содержание.
Загряжский был так уязвлён в своих чувствах, что не устоял на ногах. Пошатываясь, он приблизился к кушетке и сел на неё, пряча от присутствующих мокрые глаза. Иван Васильевич сделал шаг в его сторону, но его задержал штаб-офицер.
— Предлагаю вам, во избежание огласки, проследовать в жандармское отделение и ждать меня там.
— Господин подполковник! — взмолился Иван Васильевич. — Это всё Лазаревич, я здесь ни при чём.
— Будет врать! — осерчал Стогов. — Вот, кстати, пришёл господин Бенардаки.
— Разрешите присутствовать, господа? — откупщик сделал общий полупоклон. |