Старушечий наряд, спрятанный под кушеткой, был цел. Александр Михайлович вывалил его из мешка, поразглядывал платок, жакет, салоп, юбки, встряхнул всё, прикинул к себе детали дамского туалета один за другим и печально вздохнул: до сих пор губернатору мерещился князь Дадьян с кинжалом в руке.

Повздыхав, Загряжский принялся укладывать женские вещи в мешок, чтобы они до лучших времен остались полёживать под кушеткой, но тут отворилась дверь, и в комнату с изумлённым видом вошёл Иван Васильевич. В подрагивающей руке он держал лист бумаги, в котором губернатор сразу опознал письмо особой важности из личной канцелярии императора Николая Павловича.

— Вот, ваше превосходительство, — пролепетал губернский секретарь. — Открыл пакет для доклада, а там…

— Что там? — нервно воскликнул Загряжский. — Война с Европой?

— Вот, читайте в самом конце, — прошептал убитый горем Иван Васильевич.

Загряжский, подслеповато щурясь, повернул письмо к свету, и в его глазах вспыхнули валтасаровским проклятьем слова: «… уволить, и впредь никуда не определять».

Александр Михайлович до глубины души был уязвлён приговором:

— За что? — вопросил он верного Ивана Васильевича. — Меня оклеветали. Ведь это так?

— Так точно, ваше превосходительство, — участливо промямлил чиновник. — Ежели увольняют честнейшего губернатора в России, а клеймёному взяточнику пензенскому Панчулидзеву дают Владимира первой степени, то что-то у нас не ладно.

— Даже так? — нервно хохотнул Загряжский. — С каких это пор ты стал противником взятки? А я не беру, и не буду брать, это все знают, да толку от этого мало. Я ума не приложу, что мне делать: денег нет, выехать из Симбирска не на чем, каретишка развалилась, но я не сдамся. Меня оболгали, оболгали с головы до ног, ведь так?

— Так точно, ваше превосходительство, — подтвердил Иван Васильевич. — Надо требовать сенатскую комиссию, чтобы все было расследовано.

Найдя себе сочувствие в преданном ему чиновнике, Загряжский окреп духом и расправил плечи.

— Мне нужна сравнительная оценка всего, в каком состоянии я принял губернию, и современные оценки: сколько народу прибыло, что построено, обязательно про Троицкий собор, другого в провинции нет. Далее народное здравие, налоги. В остроге у нас сколько сидит?

— Кажется, с десяток преступников…

— Вот! Обрадовался Загряжский. — А я помню, что по приезду их было не менее сотни. Напиши сколько кубических саженей выкопано арестантской ротой по устройству дорожного спуска к Волге.

— Ваше превосходительство много посодействовали мирному переводу крестьян из государственных в удельные, — напомнил чиновник.

— Вот я и думаю, что председатель удельной конторы и обнёс меня клеветой перед его величеством, — озарился догадкой Загряжский. — Я уверен, что он стакнулся с прокурором, и они вдвоём вырыли мне западню.

— А жандармский штаб-офицер? — подсказал Иван Васильевич. — Может быть, это его рук дело?

— В этом у меня нет уверенности, — подумав, сказал Загряжский. — У меня с ним были несколько стычек, и он вёл себя очень порядочно, говорил в лицо, чем недоволен.