Эразм Иванович был так доволен собой, что чуть не проглядел свой неизбежный выигрыш, а этого нельзя было допустить. Его партнёрши в предчувствии катастрофы тоже поутихли, но Стогов быстро нашёлся: неловко потянулся над столом и стёр написанный мелком ремиз. Это поступок выручил Марию Алексеевну, но Эразм Иванович стал извиняться и выражать готовность услужить дамам, и они, в свою очередь, принялись уверять партнера, что ничего страшного не произошло. В результате, все остались премного довольны друг другом, и продолжили развлекаться, пока удары гонга не призвали гостей на ужин, который был выдающимся от явленных на столе блюд из стерляди, паюсной икры и прочих даров волжской природы, которые были приготовлены и по-французски, и по-русски, на всякий вкус, а он у симбирских дворян был отменным и весьма привередливым.

Стогова усадили на достойном месте, рядом с губернским прокурором и комиссариатским полковником, который смотрел на штаб-офицера с обожанием, как на вешнее солнышко. После большой рюмки очищенной Шуинг довольно внятно произнёс:

— Слава господу, к нам назначен штаб-офицер, на которого можно положиться во всякой беде.

Неожиданная реплика седого вояки вызвала любопытствующие взгляды ужинающих дворян, и Шуинг счёл нужным объясниться:

— Как известно, у меня была украдена старинная бронза. Я уже отчаялся её обрести. Однако господину штаб-офицеру это удалось сразу, как он только обратил на это дело внимание. Я восхищён вашей распорядительностью, господин штаб-офицер!

Эразм Иванович с большой выдержкой встретил эту совершенно неожиданную для него похвалу, поскольку не видел Шуинга и, конечно, не ведал о постигшем его несчастье. Но все гости сочли, что полковник вернул своё добро благодаря штаб-офицеру.

История с бронзой была широко известна, а тут такая новость, и все зашушукались, передавая её друг другу от генеральской части стола до его загиба за деревянную колонну, где сидел отставной поручик Сажин и, презирая разносолы, налегал на очищенную. Когда до него донеслась весть о подвиге штаб-офицера, он истолковал её в любезном для себя смысле и, поднявшись из-за стола, срывающимся на хрип фальцетом прокукарекал:

— Виват жандарму!..

Сажин был племянником хозяину, его знали как человека, с удовольствием играющего в хмельном виде роль забавника, и встретили реплику одобрительным позваниванием хрусталя, одновременно приглядываясь к Стогову, как он проглотил дурашливый выкрик симбирского шалопая, но Эразм Иванович добродушно улыбался и даже самый дотошный физиономист не смог бы найти на его лице признаков недовольства.

Окончание ужина обозначили музыкальные аккорды, и молодёжь стала подниматься из-за стола: начиналась самая увлекательная часть вечера, собственно бал, где молодые, не жалея ног, скакали, топали и кружились, а особы, обременённые узами брака, или бросались за ними вслед, или присоединялись к тем, кто находил себе удовольствие смотреть на «племя молодое и незнакомое» и не обидно брюзжать, что в их годы всё было лучше и привлекательнее.

Об этом со вкусом рассуждала Марья Алексеевна, к которой после ужина вновь присоединился Стогов:

— В наши годы балы были редкостью, от силы два-три раза в год барышни имели возможность показать свои наряды, которые были много проще, но элегантнее теперешних.