Как видно, ульи рабов хорошо прогревались за день, собирая тепло в срединной трубе, а с вечера закупоривались, остывая до самого рассвета. Ночлежники загружались в ячейки ногами вперед, а вблизи голов создавалась вентиляция, не выстужавшая норы. Куда более подходящее жилье для нынешнего климата, чем привычные бетонные клетки! Может, подобные же людятники планировались и для трудяг со спецами? Зачем им больше‑то? Роскошь развращает.

Рабы уже спали, расфасованные по ячейкам, и только с десяток оборванных, припорошенных снегом фигур, в большинстве женских, неприкаянно слонялись меж бараками, чвакая ногами по мерзлой грязи. Наверно, то была дворня, изгнанная из усадьбы и оглушенная нежданно свалившейся волей. А раз “король” не порубил ее заодно с надсмотрами, спрашивать было без толку. Только и знали: поднеси, убери, задери подол, наклонись!.. Кроме понятной тоски по теплому углу Вадим ощутил в каждой из них унылый голод – из‑за ночного переполоха бедняг не успели покормить. Вдобавок по многочисленным лужам уже шныряли пиявки – не столь опасные, как их подбугорные сородичи, однако очень неприятные для голоножек.

Потерянно озираясь, дворовые сбредались к усадебному крыльцу, с ожиданием поглядывали на высокого гостя, одетого и вооруженного, словно инопланетянин. Конечно, это не по‑людски, но Вадим не мог побороть брезгливость. Они ведь даже не были под заклятием – просто растеряли достоинство.

Сторонясь их заискивающих взглядов, Вадим спрыгнул на пластиковую тропинку, проложенную над грунтом, прошел к усадьбе, выверенным пинком распахнул створки парадной двери. Затем махнул повелительно рукой: мол, все за мной! – и вступил в просторный холл, из которого выстланная ковром лестница уводила в верхние этажи. Наставив перед собой плазмомет, Вадим стал подниматься, прощупывая мысле‑облаком  помещения.

В доме было пусто, если не считать трупов в подвале.

Для надежности обойдя все комнаты, Вадим собрал в подвернувшееся лукошко немногие остатки съестного и снес оголодавшей прислуге. Делить не стал – еще не хватало! Из всех этих затурканных особ Вадиму приглянулась тощенькая смуглянка с голыми плечами, явная иноземка,– на ней он и задержал взгляд, прежде чем снова отправиться наверх. И совершенно напрасно, как выяснилось чуть позже.

Был тут еще один незаурядный экземпляр, но совсем на иного ценителя. Ее лицо было простым и бездумным, как сама пустота, а груди столь обширны, что едва умещались на крепком торсе, и так свисали под собственной тяжестью, что со стороны казались верхом вздымающегося живота. (Попробуйте навесить на себя пару арбузов! Никакой лиф не вернет их на место – нужен домкрат.) Похоже, этим бюстом красотка и заслонила хилую иностранку от посягательств здешнего племенного бычка, плантатора‑коммунара. К счастью, у него оказались другие вкусы, нежели у Вадима.

А вампир все же наследил. То ли опять недооценил преследователя, то ли не очень старался. Внутри камина (кстати, действующего) Вадим обнаружил лифт, ведущий глубоко вниз, под разветвленный подвал, в длинную комнату, похожую на небольшой склад из‑за развешанных по стенам полок. В дальнем конце мерцала крышка, прикрывая вход в зеркальную трубу, живо напомнившую Вадиму лабиринт из его потусторонних видений. Туда, вероятно, и ретировался здешний помещик, увлекаемый “королем”. По этой же трубе поставляли в коммуну насущное, включая рабов, и по ней уходил в Крепость урожай, контейнер за контейнером. Конечно, пневмопочта – давнее изобретение, но здесь оно обрело вторую жизнь.

Заперев люк на все засовы, Вадим вернулся в залу, убранную с той же патриархальной роскошью, какую он оценил еще на входе. Места здесь вполне хватало для этих раскидистых кресел и диванов, кушеток и пуфов с пышными сиденьями, огромных столов на гнутых ножках и пушистых ковров, уложенных поверх паркетного пола.