|
То был деливший с Мировичем часть заграничного похода его знакомый, поручик Великолуцкого армейского полка Аполлон Ильич Ушаков. Он месяцем раньше Мировича был прислан, по фуражным делам, из армии в Петербург, где и остался. Племянник знаменитого Андрея Ивановича Ушакова, грозы розыскной экспедиции прежних лет, он давно промотал отцовское состояние и жил афёрами, дружбой с повесами и мотами всевозможных слоёв и неизменным посещением трактиров, харчевен и кофейных домов. При деньгах он был весел и смел; без денег - тряпка тряпкой. - Какими судьбами? Вот не ожидал! - воскликнул оперившийся в Петербурге и бывший в, эту минуту точно на крыльях Ушаков. - По службе; как и ты, разумеется, с поручением! - ответил, отвернувшись от него, Мирович. - Ну, и гут, хохландия; значит, запылим! Хочешь, пойдём, сокрушим по маленькой? финансы в авантаже [Авантаж - преимущество, выгода (фр.)]... Откуда в сей момент? Мирович указал назад, за церковь. - От Дрезденши? - спросил, не спуская с него весёлых, навыкате, смеющихся глаз, Ушаков. - От какой Дрезденши? - Так ты Дрезденши не знаешь? шреклих!..[Ужасно! (нем.)] вот невинность, недоросль из Чухломы... Мирович был не рад этой встрече и нетерпеливо поглядывал в ближайший переулок. - Голоден? - спросил, будто что-то вспомнив, Ушаков. - Желаешь, кстати, и черепочек раздавить? Желаешь, так угощу и расскажу... - Кошелёк забыл, - ответил Мирович. - Эк, дура, дура, девка Тимофевна! - насмешливо сказал обыкновенно уступавший и благоговевший перед сдержанным Мировичем Ушаков. - А ещё офицер прозывается! Срам и всему воинству обида... Parole d'honneur... [Честное слово (фр.)] He масонство ли воспрещает?.. Так и я, смею доложить, с этого месяца масон, хотя и не принадлежу к вашему lata observantia... Дрезденши не знает! Пойдём же; на угощение товарища и у нас хватит казны... Вон Дрезденша!.. И он, обернувшись, подмигнул с набережной на красный фонарь особого подъезда в доме князя Леона Грузинского, неосвещённая часть окон которого глядела на Вознесенский проспект, а другая, в весёлых огоньках, была обращена на берег Глухой реки (ныне Екатерининский канал). - Дрезденша, рыцарь ты мой, она же и Фёлькнерша, это вот что! и ты сию комедиянтскую фабулу послушай! - лихо выпрямившись, сказал Ушаков, замедлясь у красного фонаря. - Жила она при покойной государыне не здесь, а подалее, в доме Белосельского-Белозёрского. Не повезло только ей тогда. Спознала государыня Елисавета Петровна добронравная, что в вольный дом, в австерию, к Дрезденше, множество статских и чуть не вся гвардия ездят, не только на бильярде али в кегли забавляться, но и ради чего иного. Была тут другая, Василий Яковлич, приманка: аки бы для музыки и в услужение мужеска пола посетителей было у неё немало иноземных и здешних девиц, да все, душечка, ахтительные красавицы... На бандорах, гитарках играли, пели и плясали... Окромя же того, на вечеринки к Дрезденше, с другого хода, стали ездить, надо тебе тоже сказать, не одни мужчины, а и барыни-модницы, на свидание с мил-дружками, в тайности от своих мужей. Ну, королевич ты мой, ревнивые глаза ан видят ещё подальше орлиных!.. Донесли о том государыне. |
