|
Ну, королевич ты мой, ревнивые глаза ан видят ещё подальше орлиных!.. Донесли о том государыне. А Елисавет-Петровна, сам ты знаешь, как любила такие явные дурости да шаматонства... - Что ж она? - спросил Мирович. - Отдала престрогий приказ... И вся сия потайная и противная аки бы добрым нравом торговлишка кончилась, братец ты мой, плохо, не токмо для Дрезденши, а и для других. С нею пострадала и всем любезная Амбахарша, её землячка, в Конюшенной, и шведская поручица Делегринша, на Литейной. Но паче всех скоп лютости упал на Дрезденшу! Её выслали за границу, а всех её соблазнительниц земфир, без жалости, отправили на прядильный двор, в Калинкину деревню. Кабинет-министр Демидов производил тогда следствие, и многие важные модники и барыни-щеголихи сильно притом поплатились. По именному повелению государыни астронома Попова да асессора мануфактур-коллегии Ладыгина отлучили от церкви, а потом повенчали в соборной Казанской церкви, да с такими красавицами, что те молодчики и не спохватились... - Не слыхал я про то, - сказал Мирович. - Где тебе слышать! Ты тогда ещё в бабки играл. Да не только посетители - офицеры, поставленные на часах у заключённых на прядильном дворе девиц, и те не устояли против лукавого, ударились в волокитство на карауле, захотели бандор и гитарок послушать, песенкой побаловаться, и за то подвергались также немалому афронту и несчастью. Так вот тебе, сударь, кто Дрезденша... - Но из-за чего ж, из-за чего? - вдруг уцепился Мирович. - Не может быть, чтобы даром всё это... мало ли куда вне фронта гвардия ходила и ходит... Кому какое дело? - Правду ты сказал, Василий! Всегда справедлив и прозорлив! - приятно удивясь, ответил Ушаков. - Были и другие резоны... Искали, не хаживал ли к этим восхитительницам близкий в то время к другой особе повыше - Бутурлин... Ну, помощница Дрезденши, Лизута Чёрная, под кошками и покаялась... Мирович вздрогнул. - Под кошками? - Да... - Экое варварство... Приятели помолчали. - Но ты, Аполлон, - спросил Мирович, - ты сказал, что Дрезденша была выслана за границу? - Да, была выслана при покойной царице. А как только на престол взошёл ныне нами владеющий государь-император, так эта Дрезденша - а за нею и другие её землячки - вновь, и ещё с большею бомбардирадой, появились здесь, сели себе по-прежнему - и вот она первая... любуйся! - Не пойду, - сказал Мирович. - Боже-господи! кошки... - Э, полно! то было вон когда! вздор! пойдём. Теперь тут благороднее, вальяжнее, чище. И Дрезденша состарилась, и нравы смягчились... Внизу закуски и бильярд - скажем: здравствуйте, стакашки, канашки, каково поживали, нас поминали? - а наверху, Василий, карты, бывает музыка, и всякий тебе горе-отгонительный куплет увидишь... Вздохнул голодный, раздосадованный неудачами Мирович и против желания вошёл за Ушаковым в нижнее отделение ресторана Дрезденши. Ему было не по себе. Он чуть не вслух бранился. - Тьфу, ты, малодушие, подлость! - ворчал он и язвительно улыбался. - Что сказала бы Филатовна и как посудило бы начальство, если бы увидели меня здесь? Первое, впрочем, что бросилось ему в глаза при входе в освещённую восковыми свечами, прокуренную кнастером [Кнастер - крепкий курительный табак] и полную шума и говора нижнюю залу, было лицо сердитого и важного генерала Бехлешова, так распекавшего его тем утром за галстух и вообще за не в порядке оказавшийся его наряд. |
