|
Там шли танцы и слышались смех и весёлые голоса итальянских и французских хористок придворной оперной труппы, любивших здесь делить время в обществе столичных богачей. Сама Дрезденша, она же и Фёлькнерша, пятидесятилетняя набелённая и плотная женщина, появлялась среди карточных столов. Подбоченясь, она останавливалась перед играющими: серыми ястребиными глазами следила за теми, кто побеждал, с возгласами "Ach, Herr Je" громко хохотала над теми, кто проигрывал, предлагала яства и пития и исчезала во внутренние комнаты всякий раз, когда выходил какой-нибудь дебош. Военные звали Дрезденшу командиршей, моряки - адмиральшей, статские - танточкой. В одной из игральных комнат, куда вслед за Орловым вошёл Мирович, за большим круглым столом сидел атлетического вида, девяти пудов весом, с мужиковатою повадкой и площадными французскими и русскими присловьями, лицом, впрочем, очень похожий на старшего брата - красавца Григория [Речь идёт о братьях Орловых, Григории Григорьевиче (1734--1807) и Алексее Григорьевиче (1737--1807), сыгравших главную роль в низложении Петра III], - расфранчённый и раздушенный Преображенский сержант, Алексей Орлов. Его окружали приехавшие с медвежьей травли другие гвардейцы. Здесь играли в фараон. По просьбе богатого товарища-однополчанина, Михаила Егорыча Баскакова, Алексей Орлов метал банк. Другие, стоя, сидя и с вынутой картой, в волнении прохаживаясь, понтировали. Оживление было общее. - Место, Ласунский! дай пустить ерша, - подходя и также беря карту, шепнул Григорий Орлов невысокому, расфранчённому, в серебряных галунах, измайловцу. - Не пускай его, - усмехнулся длинный, в очках и вялый с виду другой измайловец, Николай Рославлев, - беспременно проиграется. Намедни насилу их разняли в Волочке с Несвитским и с Хитрово... - Да я не для себя, господа, parole d'honneur, - произнёс Григорий Орлов, указывая глазами на подведённого им нового понтёра. Мирович долго не решался ставить карты. "Гвардейцы, катериновцы - ухари, богачи, - мыслил он, замирая, - не пара... С ними свяжешься, не рад будешь. Проиграешься, на дне моря найдут; выиграешь, как бы ещё не кончилось, как тогда с Юсуповым... Нет! два года терпел, не зарывался... Великий Руссо, учитель мой! Помню твои слова... Силой воли, воли одного человека, всё достигнешь... Баста, карт в руки не возьму". У игрального стола шёл оживлённый русско-французский разговор. Слышался изредка смех. - Что же, отче многомилостивый? - уставясь в него и продолжая толстыми, жилистыми пальцами метать фараон, пробасил исполин Алексей Орлов. - Уважьте компанию-с... Отведайте в прусского короля счастья. Кому тереть, кому в тёрке быть. Либо дупеля, либо пуделя... voyons, allez vite... [Начнём скорее... (фр.)] Кто-то из посторонних, ставя карту, прошептал: - Была не была, отведай ещё, Хавронья! Мирович опёрся рукой о стол. Лица понтёров были ему неизвестны. Перед ним лежала колода. "Поликсена, далёкая, дорогая, недобрая, выручай", - подумал он, прикрыв занятым у Ушакова червонцем пятёрку, название которой начиналось одной буквой с именем Поликсены. - О-го, свернул овце шею! Дана, - пропустил весёлым басом банкомёт. |
