.. просил
прямо с охоты...
Товарищи решили, что к князю Чурмантееву на Васильевский далеко, лучше к Орлову.
- А вы? - спросил Григорий Мировича. - Сани мои готовы, и я живу на Мойке, в доме Кнутсена, возле дворца.
- Знаю, знаю, - банкир! - а то хоть и к Чурмантееву... готов! - ответил, хватаясь за спинку стула, Мирович. - Я пехотный, значит, не
богат человек... инфантерия-с... пехтура!.. одначе, нет, извините, господа! не уступлю никому, ни-ни... Ах, как, матушка, то есть, в Киеве
хорошо...
- А вы были в Киеве? - кто-то спросил, подойдя. - Там есть медведи?
Мирович мутными глазами молча посмотрел на него.
- Григораш, бери его! - сказал Баскаков Орлову.
- Но как бы он не учинил дебоша?
- Пустяки, бери...
Все были согласны, что жаль так бросить среди ночи храброго, охмелевшего вконец армейца, которого и фамилию как-то в суете забыли, да и
его адреса теперь вряд ли можно было добиться. Гвардейцы свели Мировича на улицу, посадили в сани Григория Орлова и повезли на квартиру
последнего. Но тем приключения той ночи не были кончены.
Помнил впоследствии Мирович, что, когда его подсаживали в сани, у подъезда Дрезденши какой-то сгорбленный в камлотовой шинельке старичок
протискался к нему сквозь толпу провожающих и, ёжась от холода, шепнул:
- Молодчина... козырь... и всё пятёркой, пятёркой!.. умру, а найду...
Припомнил также Мирович, что по пути к квартире Орлова вся эта развесёлая и шумная ватага молодых повес, гремя колокольцами, шумя и
громко смеясь, заезжала ещё в две какие-то австерии. В одной Мировичу услужливые весельчаки давали, для освежения, умыться и опять играли на
бильярде и пили. Он при этом был безмерно весел, также пил, шутил и даже пел какую-то ухарскую, плясовую украинскую песню.
- Расходились орлята-шельмецы! - толковали окрестные горожане, слыша сквозь двойные рамы и ставни топот коней, звон гремушек, хохот и
возгласы носившихся по морозным улицам знакомых забубённых гуляк.
В другой австерии, а именно у землячки и друга Дрезденши, Амбахарши, случился казус. Там компания разгулявшихся повес нежданно наткнулась
на известного и непримиримого соперника силачей Орловых, на бывшего кронштадтского коменданта Шванвича.
Каждого из Орловых порознь в борьбе Шванвич легко осиливал: двое же брали над ним верх. А потому между ними, раз навсегда, было
условлено, что если где-нибудь в австерии Шванвич встретит одного из Орловых, то они должны будут немедленно уходить, оставляя в его
распоряжении всё вино, бильярд и красавиц. Где же Шванвич заставал двух из семьи Орловых, то сам, без дальнейшего разговора, должен был им
уступать поле действий. Повесы ворвались в австерию Амбахарши на этот раз именно в то время, когда из её дверей вылетел во двор, вытолкнутый
Шванвичем, третий из Орловых - Фёдор.
- Как, кому? лаптю кланяться? отступать! - гаркнул обескураженному брату Алексей Орлов. - Нет, Федя, дудки! Sacre nom! вперёд! - Все
встали с саней.
В комнатах Амбахарши поднялся невообразимый шум. Шванвич не уступал. Одни из гостей держали сторону Орловых, другие с осипшими глотками
кричали, что так нельзя, что они должны в точности исполнить уговор. |