|
- Катериновец ведь это!.. как бы он тебе не отплатил... Мирович его не слушал. Игра возобновилась. И во второй раз молодцеватый гвардеец, в то утро посадивший на рогатину медведя, полез под бильярд и опять пил поданную ликующим маркёром воду. Зрителей надвинулось на эту картину множество. Явились, с тоненькими кривыми сигарами и трубками, другие - военные, статские и моряки. Между ними протискался, в ермолке, в ваточном халате и в плисовых туфлях, сам царевич, старик Леон Грузинский, имевший обыкновение в таком наряде, как хозяин помещения, проводить большую часть вечеров в вольном доме Дрезденши. После новой, неудачной партии гвардеец остановился. - Да вы заговорённый;- сказал он, отходя с Мировичем к стороне. - Попроворили как разбить... Не угодно ли в таком разе и в карты? - Всеодолженнейший слуга! - с радостной дрожью произнёс, не поднимая глаз, и надменно поклонился Мирович. - Так пойдёмте наверх, - сказал, опять облекаясь в кафтан, гвардеец. - Только я вот товарища что-то потерял из виду! - оглянулся Мирович. - Коли проиграюсь, а счастье не вечно везёт, не у кого будет взять здесь сикурсу... [Сиккурс(сикурс) - поддержка, подкрепление] - В долг поверим, - с усмешкой смерив пехотинца глазами, сказал гвардеец. - Мы по простоте, сударь, без фасонов... - И нам, государь мой, фасоны не надобны! - с достоинством ответил Мирович. - А в долг, к слову сказать, ещё не игрывали... Внутренней, витой лестницей они взошли в верхние комнаты Дрезденши. - И этого-то человека и как стоптал, разбил! - шептали между тем гости при проходе среди них щёголя-артиллериста и его победителя. - Все пуан-дешпаны ему перемял этим лазаньем... Слыхано ли? Первого в гвардии директора весёлостей и всяких игорных затей... - С кем имею честь? - спросил гвардеец. Мирович назвал себя. - А вы? - спросил последний. - Цальмейстер [казначей (нем.).] гвардейской артиллерии Григорий Григорьевич Орлов, - ответил красивый офицер, концами нежных, в кольцах, пальцев оправляя букли и на груди кружева. "Он самый и есть! так вот это кто!" - подумал Мирович, с новой, презрительной злобой вглядываясь в пышущее здоровьем, румяное и удалое лицо Григория Орлова, которого он застал когда-то на несколько месяцев в корпусе. Орлов потребовал шампанского, бутылка которого тогда стоила рубль тридцать копеек. Они чокнулись и выпили по нескольку бокалов. - Коли в карты, - сказал Орлов, - так пойдём дальше. Он провёл Мировича в следующие комнаты. Там увеселения - некогда потайной, а ныне явной, модной австерии - шли в полном разгаре. Играли в бириби, в ля-муш, в тогдашний банк-фараон и в "кампас", любимую игру нового государя и его голштинцев, в которой каждый получал несколько "жизней" и кто переживал, тот и выигрывал. Дым кнастера клубами стлался по комнатам, смешиваясь с дымом сигар фидибус. Из большой соседней залы явственнее доносились звуки венгерской струнной музыки, нанятой возвратившимися с медвежьей травли гвардейцами. Там шли танцы и слышались смех и весёлые голоса итальянских и французских хористок придворной оперной труппы, любивших здесь делить время в обществе столичных богачей. |
