|
- Дети Франции - смазливые, истощенные, печальные и доверчивые. Красивый, фотогеничный, атлетически сложенный немецкий унтер-офицер, щедрый, добродушный... - Да будет тебе! - взмолился Христиан. - Продолжай улыбаться, красавчик. - Брандт щелкал аппаратом, делая один снимок за другим. - Не отдавай им шоколад, пока я не скажу. Держи его так, чтобы они тянулись за ним. - Прошу не забывать, ефрейтор Брандт, - усмехнулся Христиан, взглянув вниз, на серьезные, неулыбающиеся лица детей, - что я все еще ваш командир. - Искусство превыше всего. Мне бы очень хотелось, чтобы ты был блондином. Ты чудесный тип немецкого солдата, но вот цвет волос не тот. И выглядишь ты так, будто все время силишься о чем-то вспомнить. - Я полагаю, - в том же тоне ответил Христиан, - что мне следует донести по команде о ваших высказываниях, позорящих честь немецкой армии. - Художник стоит выше всяких мелочных соображений, - парировал Брандт. Он быстро щелкал аппаратом и вскоре закончил съемку. - Ну, вот и все, - сказал он. Христиан отдал шоколад детям. Те молча, лишь мрачно взглянув на немца, рассовали шоколад по карманам, взялись за руки и поплелись среди стальных машин, солдатских башмаков и винтовочных прикладов. На площадь медленно въехал бронеавтомобиль в сопровождении трех разведывательных машин и остановился около солдат Христиана. Дистль увидел лейтенанта Гарденбурга и почувствовал легкое сожаление. Недолго ему довелось походить в командирах! Он отдал честь лейтенанту, и тот козырнул в ответ. Пожалуй, никто не умел отдавать честь так лихо, как Гарденбург. Едва он подносил руку к козырьку, вам уже слышался звон мечей и шпор всех военных кампаний начиная со времен Ахилла и Аякса. Даже сейчас, после длительного перехода из Германии, все на нем блестело и выглядело безупречно. Христиан не любил лейтенанта Гарденбурга и всегда чувствовал себя неловко перед лицом такого ошеломляющего совершенства. Лейтенант был очень молод - лет двадцати трех-двадцати четырех, но когда он надменно оглядывался вокруг своими холодными властными светло-серыми глазами, казалось, что под этим беспощадным взглядом содрогаются все презренные, жалкие штафирки. Лишь немногие могли заставить Христиана почувствовать свою неполноценность, и лейтенант Гарденбург как раз принадлежал к числу таких людей. Гарденбург энергично выскочил из машины. Стоя в положении "смирно", Христиан торопливо повторял про себя слова рапорта. Снова - уже который раз - вернулось к нему сознание вины за все, что произошло в лесу. Конечно, они попали в западню только потому, что он оказался плохим командиром и халатно отнесся к своим обязанностям. - Да, унтер-офицер? - Лейтенант говорил язвительным, нетерпеливым тоном, который был впору самому Бисмарку на заре его карьеры. Гарденбург не смотрел по сторонам: парижские достопримечательности его не интересовали. |
