|
Правда, тот прежде в колониях не служил, однако с точки зрения Стирна этот минус полностью возмещался тем, что Шмитт долгое время был одним из самых верных сотрудников бывшего голлистского министра внутренних дел Франции Раймона Марселлена. С великой досадой новый губернатор обнаружил, что председатель Территориальной ассамблеи Ванизет успел все на том же коротком экстренном заседании распустить депутатов на каникулы на неопределенный срок. Конечно, можно было вызвать жандармов и приказать им силой внести бастующих депутатов в здание Ассамблеи — в крайнем случае, даже привязать их к скамьям, но оставалось одно неодолимое препятствие. Никакие жандармы в мире не могли заставить председателя разомкнуть уста и объявить заседание открытым.
50. ДРУГОГО ВЫБОРА НЕТ
Тем временем автономисты стали настойчиво требовать роспуска Территориальной ассамблеи, справедливо указывая, что она утратила свой представительный характер. Стирн отверг это требование; тогда Ванизет вообще отказался созвать Ассамблею, застопорив тем самым весь парламентский механизм. Последовал беспрецедентный шаг французского премьера Жака Ширака: он издал авторитарный указ, объявляющий последнее заседание Территориальной ассамблеи незаконным. Но таким же незаконным, скорее всего, был и его указ, и автономисты не замедлили оспорить его в Государственном совете. В ожидании вердикта Государственного совета (а ждать, возможно, придется не один год) сенатор Пуванаа, депутат Национального собрания Сэнфорд и председатель Территориальной ассамблеи Ванизет опубликовали совместный манифест, предупреждая французское правительство, что его произвол вынуждает их прибегать к внепарламентским действиям. Вот начало манифеста: «Если нынешние взаимоотношения между Парижем и Таити не изменятся к лучшему, Полинезия недолго будет оставаться французской. Когда французское правительство наконец сделает вывод из всех упущенных возможностей осуществить деколонизацию? Когда оно перестанет использовать думающих лишь о своей корысти подставных лиц, чтобы на короткий срок продлить существование прогнившей системы, которая только бесчестит Францию и для которой нет никакого морального оправдания? Когда, наконец, правительство признает существующее в мире положение и станет считаться с волей нашего народа, вместо того чтобы притеснять его?» Перечислив основные этапы борьбы за последнее время, они продолжали: «Идет ли речь о Полинезии или о каких-нибудь других территориях, нет ничего опаснее, чем противиться неудержимому движению колониальных народов к большей свободе и демократии. Нынешнее правительство само себя подводит, пытаясь задержать это движение обещаниями, о которых оно тут же забывает, нарушениями закона и угрозами против нас лично. Но это слишком непрочная плотина, бурный поток свободы быстро размоет ее и сметет не только прогнившие конструкции, но и те, которые, возможно, стоило бы сохранить. Французское правительство держится за контроль над Полинезией, потому что не хочет проводить непопулярные ядерные испытания на собственной земле и потому что 800 тысяч квадратных километров океанского дна изобилуют столь заманчивыми для французских горнорудных компаний минеральными ресурсами. Однако все его потуги тщетны. Полинезия будет оставаться французской только с согласия ее обитателей. Но для этого у нас должны быть веские мотивы, и лучшим мотивом была бы готовность Франции на деле признать наше право самим ведать своими делами. Вместо того чтобы, как это делает господин Стирн, предлагать нам статус, заимствованный из эпохи, когда в меновой торговле применялись стеклянные бусы. Колониальный период остался позади, господин Стирн. Сейчас 1976 год!» Этот решительный манифест был опубликован в начале мая, всего за месяц до окончания очередной сессии (1975–1976 года) Территориальной ассамблеи. По правилам, новую сессию 1976–1977 года полагалось открывать не председателю, а губернатору, и он, по указанию Парижа, заранее известил, что при необходимости прибегнет к помощи войск, чтобы открыть двери Ассамблеи. |
