|
Почему-то этот крикливый ребенок, часами изводивший нас своим ором на вокзале, мгновенно умолк, едва мы вошли в самолет. Возможно, он родился антисоветчиком и там, в СССР, от всего советского у него были колики в животе. Или, может быть, с молоком матери ему передавалась и ее нервозность -- то-то в Шереметьево он с отвращением выталкивал изо рта ее большую синюю грудь. Но едва мы зашли в самолет, как малыш вдруг смачно засосал эту же грудь своими пухлыми губами и через минуту уснул, зарозовевшись щечками... Девять семей, двадцать семь человек, включая двух старухи младенца, -- неужели в КГБ считали, что мы представляем опасность для других пассажиров? И в чем, собственно, могла заключаться эта опасность? Интересно, у него пистолет справа под мышкой,-- вдруг громко сказал задира мужчина, у которого отняли серебряные вилки. -- Значит, он левша! Заткнись! -- локтем толкнула его жена. Но тот продолжал как ни в чем не бывало: Понимаешь, я читал в "Неделе", в рубрике "Люди редких профессий": такие охранники самолетов должны заранее наметить, в кого они начнут стрелять в случае инцидента. Он просто обязан это сделать -- это азбука его работы! Поэтому он и был с нами в автобусе. Интересно, кого он выбрал? Тебя, конечно! -- сказала жена. А я думаю, он может начать с детей. Чтобы шоком потрясти нас всех... Идиот! -- сказала его жена, увидев, как мать младенца и мать девочки-скрипачки непроизвольно повернулись назад, к гэбэшнику. А что я такого сказал? -- мужчина пожал плечами. -- Они нас всех держали под прицелом с момента рождения, разве нет? И для каждого грели под мышкой пули... Слушайте, прекратите! -- вдруг раздраженно бросил этому задире отец умирающего сварщика -- Нам тут только скандала не хватает! Если они задержат вылет еще на двадцать минут, я не довезу сына живым... Мужчина замкнул лицо и отвернулся. Неутоленная месть за отнятые вилки еще клокотала в нем, но задираться с отцом умирающего он не стал. Тем более, что тот добавил примирительно: Мы уже выше этого, понимаете? Мы уже улетаем от них. Посмотрите в окно! Мы посмотрели в окно и увидели, что действительно наш самолет уже стоит на взлетной полосе. А взревевшие в этот миг двигатели затрясли самолет лихорадочной дрожью, потом сорвали с места и... Последние метры советской земли побежали за иллюминатором, все ускоряясь и ускоряясь. Тяжелый, как осенний гусь, "ТУ-124" трясло от напряжения и от щербатой бетонки взлетной полосы. А мы, сидя в креслах, мысленно подталкивали его вверх: "Ну! Ну! Ну же!..". И вдруг -- тряска кончилась, мы -- взлетели! Ур- р- ра! -- заорал мужчина, у которого отняли вилки, и обнял свою жену. Ура! -- подхватили мы, а я подумал: Господи, ведь мы и в правду уже улетаем от них! От ГУЛАГа, погромов, псих- больниц, допросов КГБ, доносов в парткомы, прописок, пятого пункта, процентной нормы, принудительного распределения на работу, профсоюзных, комсомольских и партийных поручений, "добровольных" субботников, подписки на "Правду", уборки картошки за колхозников, изучения брежневских речей и "Морального кодекса строителя коммунизма". Теперь от всего этого набора позади нас оставались всего-навсего девять граммов свинца под мышкой у этого гэбэшника! Да плевать нам на это, мы взлетели, ВЗЛЕТЕЛИ! Тут все, даже мужчина, у которого отняли серебряные вилки, стали громко шутить и еще громче хохотать, вспоминая шереметьевских таможенников и изображая их в лицах, как в театре. |
