-  А почему нет? - сказал Петер. - Тело-то не обнаружено.

    -  Тогда он - дезертир, государственный преступник!

    -  Да? - удивился Петер. - Интересная мысль.

    -  Ты странно относишься к такому важному вопросу! - гнул свое Армант.

    -  Тебе же сказали - он бесплотен, - сказал Петер. - А бесплотным может быть только дух. Потеряв тело, человек автоматически выбывает из рядов, и о дезертирстве речи быть не может.

    -  Это словесные выверты. - Армант, похоже, захмелел. - Суть дела состоит в том, что ч-человек может потерять плотность, а может ее и вернуть - так бывает, я знаю, это не имеет ничего общего с потерей тела, то есть со смертью. Я помню, как вы с ним говорили про это - я вошел, а вы меня не видели и сидели, а потом у вас чуть до стрельбы не дошло - я по-омню! - Он хитро прищурился и погрозил пальцем. - Хитрые! Думаете, я ничего не знаю? Я все-о знаю…

    О-ла-ла, подумал Петер, а пацан показывает зубки… Ладно, потом.

    -  Господи, - глухо сказала Брунгильда, - да что они с ним сделали-то такое? Петер, что они с ним сделали? Ведь он за них все - душу, кровь… все… а они? За что? Как так можно ослепнуть, чтобы своих?..

    -  Можно, - вздохнул Петер. - Еще и не так можно. Саперы ведь видят - мы появились, и пошла всякая мерзость. Значит, мы виноваты. Значит, нас под ноготь… виноват, к ногтю. Что, они могут со стороны разобраться, кто именно виноват? Да ни черта. Ни черта! И мы ни черта не можем, вот в чем самая-то беда…

    Снег сыпал и сыпал, изо дня в день, понемногу, мелкий и редкий, но он сыпал без перерывов и заваливал все на свете, и все силы вскоре приходилось убивать на пробивание дорожек и дорог, на расчистку площадок и прочее, и прочее, и прочее. Козак заходил редко, с оглядкой - как он говорил, антикиношные настроения вроде бы рассосались, но опасаться, что тебя еще раз рубанут сзади лопатой, приходилось. Вероятно, наиболее активные сторонники террора погибли при газовой атаке, а сами киношники, удалившись в павильон, больше глаза не мозолили и рецидивов ненависти не вызывали. Работы стояли прочно, на мертвом якоре. Для чего-то саперы выходили на свои места, крутились по стройке, создавая иллюзию какого-то движения, но за последний месяц мост не прибавился ни на одно звено.

    На экране же дело обстояло следующим образом: после восстановления разрушенной электростанции очень быстрыми темпами мост был достроен, соединен с противоположным берегом и закреплен. Предварительно там был высажен воздушный десант, который захватил плацдарм и удерживал его до момента введения моста в эксплуатацию. Танковая армия - пластмассовые танки в одну пятидесятую натуральной величины - форсировали каньон и прорвали наспех возведенные оборонительные сооружения противника. Однако противник не терял надежды на контрудар. Высадив танковый десант в нашем тылу, он попытался прорваться к мосту, но был остановлен и в тяжелом бою разбит наголову артиллеристами и саперами. Апофеоз - генеральное наступление- решено было снимать на натуре, и не здесь, а на юге, и не сейчас, а весной.

    -  Темпы, темпы, темпы! - Господин Мархель метался по своей резиденции - пол был завален исписанными и смятыми листами бумаги, окурками дорогих сигарет, фотографиями и кусками киноленты. - Как показать темп? Как создать темп? Петер, ты что молчишь?

    Петер сидел, закинув ногу на ногу, и курил дорогую сигарету господина Мархеля. Они только что просмотрели отснятое, и… темп, господа, темп! Видно было невооруженным глазом, что саперы еле передвигаются.