Это был тесный блиндаж саперов, он лежал на нарах, было душно и накурено, саперов было много, во рту горело от рома, и кто-то сказал: «О! Сразу и полегчало. Налей-ка еще», - и ему поднесли еще кружку. Петер выпил и пришел в себя окончательно. На правом глазу был бинт, вообще вся правая половина лица была как деревянная, и страшно горела спина.

    -  Говорил же я тебе - на хрена ты ходишь в одиночку? - сказал Козак, он был здесь, и еще были знакомые лица, а в углу сидели двое с набитыми мордами - должно быть, покушавшиеся.

    -  Эти, что ли? - кивнул на них Петер.

    -  Они, - сказал Козак, - они, родимые…

    -  Зачем это вы, ребята? - спросил их Петер.

    -  Мы уж тут пытались им внушить, - сказал Козак. - По тупые, как пеньки. Деревня…

    -  Сами вы тупые! - сдавленно сказал один из тех, помоложе. - Не видите, что ли - продали нас всех на корню! Это же заговор! А-а… - Он обреченно махнул рукой.

    -  Так ты что же думаешь - киношников перебьешь, и все пойдет как по маслу? - спросил Петер,

    Тот промолчал, глядя исподлобья, зло, как хорек.

    -  Чего молчишь? - ткнул его в бок Козак.

    -  Погоди, Карел, - сказал Петер. - Ребята не разобрались - бывает. Давайте сначала. Не было киношников - все шло хорошо. Приехали киношники - все стало плохо. Значит, убить киношников-и все опять будет хорошо. Так, что ли?

    -  Ну, - сказал один из тех. Другой молча кивнул.

    -  Поздно убивать, - сказал Петер. - Надо было сразу. В первый же день. Теперь уже поздно. Карты сданы, и игра сделана…

    -  Вот и Христиан про то же говорил, - сказал Козак.

    -  Да, - сказал Петер. - Это все равно что пытаться остановить камнепад, вытащив из него самый первый камень - с которого началось… да и началось-то еще до нас… Я не знаю - все так перемешалось, - где есть наша вина, где ее нет… но главное - это подлость и трусость и вашего генерала, и нашего советника… и ваша, господа саперы, черт вас подери с вашими доносами и тотализатором…

    Саперы зашевелились, но никто ничего не сказал.

    -  Ладно, дело прошлое… хотя… ладно, - решительно оборвал себя Петер. - Вот я вас спрашиваю: вы все хотите, чтобы о вас - о таких - память осталась? Или не хотите? Или - чтобы пригладить, причесать, подмазать? Как вам желательно?

    Мялись саперы. Мялись, чесали затылки, подбородки, ладони, было им неловко говорить, что выбрали бы они, конечно, вариант подслащенный, чуточку сокращенный - потому что, что же… живые ж люди… жить-то хочется, правда?

    -  А, Карел? Ты-то что молчишь?

    -  Да я не молчу… В общем, так: делай как нужно. Понял? Мне, может, и не все хочется… только надо - чтобы все. Правильно, мужики?

    Мужики ворчали что-то неопределенное, что, мол, грехи и прочее, и жисть прожить - не поле перейти, да ты не обращай внимания, жаль, конечно, когда о нас плохое думать будут - так не надо было по-свински - ну и так далее…

    -  А вашего черного я все равно убью, - сказал тот, похожий на хорька.

    -  Толку не будет, - сказал Петер. - А себя погубишь.

    -  Я не для толку. Я так… для себя.

    -  Ваши тогда, до газов, убили?.