|
На следующий день мы отправились знакомиться. Семен Пирогов оказался маленьким старичком лесовичком. Прижимистым эксплуататором, но это выяснилось позднее. Хутор его состоял из трех жилых избушек, огромного ангара — сушилки для трав, мастерская, две бани, старая и недостроенная новая и еще нескольких подсобных строений. У кулака был даже гусеничный бульдозер. За хутором Пирогова осмысленные человеческие поселения заканчивались, только промелькнёт в горах старая юрта пастухов или крошечная черная избушка охотников. Я сказал Пирогову что мы хотели бы попробовать прожить зиму в горах, убедиться сможем или нет. Он сообщил что тридцать лет живет в горах, что долгие годы был лесником. Мы сидели в его летней кухне, печка под крышей, обширная терраса. Пришел Геннадий Игнатьев, пчеловод, из селения Чендэк из Уймонской долины, он оставлял здесь у Пирогова на лето часть своих пчел. Через несколько дней я Золотарева и еще одного нацбола поместил у Пирогова, а сам с тремя ребятами уехал в Усть-Коксу. А оттуда охотовед Чайка отвёз нас к себе на пасеку в место называемое Меновная, куда более дикое чем Банное. Там мы провели пару недель. Места сказочные и дикие. На берегу райской речки стояли здоровенный дом и строение пасеки. Сам Чайка не бывал в своём доме лет пять. Добираться туда было километров шестьдесят от Усть — Коксы. Мы прожили там пару недель, и возвратились на хутор Пирогова в самой середине сентября. Составили договор, по которому берём в аренду его хутор: проживание в обмен на охрану помещений. В двадцатых числах сентября мы направились в Барнаул, имея на борту четверых членов Национал — Большевистской партии и Галину Ивановну Беликову — она ехала к дочери, везла мешки с картошкой. Двое наших остались охранять хутор. Если не ошибаюсь, это было 23 сентября, мы сгрузили Галину Ивановну и её мешки у дома её дочери, и отвезли Золотарёва в старый двор, недалеко от гостиницы «Алтай». Он вышел, загорелый в рубашке с цветами, вынес свой мешок из брезента. Договорились встретиться. Я обещал привезти ему членский билет НБП. Больше я его не видел. В тот же вечер я уехал в Красноярск, на поезде. В Новосибирске отцепленный вагон стоял часа четыре, ожидая пока его прицепят к поезду на Лабытнанги идущему через Красноярск. Пассажиры все извелись. В Красноярске я был 24-го. 26 сентября я встретился с народным олигархом Быковым и решил, что буду писать о нём книгу. Его судьба меня очень интересовала как необыкновенная судьба нашего времени. К тому же партии были необходимы деньги. Разумеется, пока я путешествовал по Алтаю, партия работала, выходила газета. Глдавный редактор Алексей Волынец вообще не плохо справлялся с тяжким трудом. Как уже стало ясно из главы «Рижская акция», партия пыталась осуществить акцию протеста в Риге. Несколько неудач случились и потому что национал-большевики не имели нужных умений и навыков, так и потому что находились под колпаком ФСБ. Как явствует из главы «Рижская акция» подполковник Кузнецов снял наших с поезда «СПб — Калининград». Пока их борьба против нас носила превентивный характер, они лишь останавливали да сдавали нас латвийцам, впрочем предложение «эстонского предпринимателя» приведённого в штаб Сарбучевым «Что-нибудь взорвать в Прибалтике» было уже мрачной провокацией. Партия работала. Она вкалывала по мере способностей, в соответствии с уровнем непоседливости в генах каждого регионального руководителя. Время от времени кто-то из них выдыхался, затихал. Вперёд вырывался другой руководитель, другое отделение. Андрей Гребнев сел за участие в неотносящейся никак к партии бытовой драке. Запил заполночь со знакомыми скинами, уснул в чужой квартире, а скины в это время не спали и побили соседа-корейца. Когда Гребнев попал в руки ментов те быстро сообразили с кем имеют дело и скорёхонько (на вторые сутки!) кинули его в «Кресты». |
