|
Короче всё было у них как надо, у сибирских панков, когда мы выходили. С Летовым мы поладили. Он тогда часто приезжал в Москву, может потому мы и сумели спеться тогда, что он долгое время находился под нашим влиянием. Несколько раз за лето мы с Дугиным взяли Летова с собой к Баркашову. Заносчивый как и Дугин, Баркашов, взялся было учить Летова как одеваться и предложил ему подстричься, но встретил достойный отпор. «Я одеваюсь бедно, также как мои «фанаты» — твёрдо заявил Летов и при этом его лохмы упали ему на очки. «Мои фанаты не могут позволить купить себе импортные кроссовки, поэтому я ношу кеды, — а коротко стричься я не хочу, я punk, коротко стричься надо в Армии.» Пришёл сын Баркашова, похожий на сына Жириновского и на сына критика Володи Бондаренко одновременно и благоговейно попросил у Летова автограф. Егор победоносно сверкнул очками, а Баркашов крепко задумался. Надо отдать должное Летову, политическая позиция у него всё-таки всегда была. Он настаивал на том, чтобы в идеологии Национал — Большевизма было побольше «красного» и русского, но поменьше национализма. Такую позицию не назовёшь рафинированной, но в ней есть определённость. С Баркашовым они не стали так уж далеки (я к примеру сказался прямо противоположен Баркашову), но приязни между ними не возникло. Вообще сближение с Баркашовым произошло по вине моего несносного любопытства к людям и желание создать помимо Национал — Большевистской Партии ещё и союз левых и правых радикалов, Анпилова и Баркашова. На уровне человеческом с Баркашовым делать было нечего. Тонкими замечаниями он не поражал, никаких сенсационных идей не выдвигал, не мог быть увлекательным как Дугин. Он кстати разговаривал двусмысленно, с подтекстом, как криминал. Осенью Егор опять появился в Москве. Пришёл в комнату в «Советской России» вместе с солистом группы «Родина» Манагером. На самом деле у солиста совсем простая русская фамилия вроде Соколова, мне объясняли почему он назвался Манагером, но я забыл тотчас почему. Сибирский солист группы «Родина» был в тулупе. Худенький, бородатенький Егор называл меня «Лимоныч» и ласково похлопывал по плечу. К тому времени мы уже заключили договор с типографией «Тверской Печатный Двор» на публикацию нашей газеты, и делали первый номер. В связи с этим усилился поток посетителей в комнату в «Советской России». И раздражение по этому поводу главного редактора Валентина Чикина. Нам передавали об этом сотрудники газеты, и даже первый помощник Чикина через которого Чикин общался с нами настучал нам. Я в свою очередь вознегодовал. Я перешёл в «Советскую Россию» в январе 1991 года, когда такой мой поступок назвала «самодурственным» интеллигенция. Я печатал в «Савраске» как её называли злопыхатели по паре статей в месяц до самого октября 1993 года. Я, своим именем поднял тираж этой газеты, когда я впервые приехал к ним в феврале 1992 года Чикин предложил мне любой кабинет на выбор. Я был их лучшим журналистом. На выборах в ГосДуму, КПРФ, членом которой состоял Чикин, предала меня в лице самого Зюганова (подробности есть в «Анатомии Героя»), и вот теперь ещё Чикин выражает недовольство, как домовладелец, недовольный тем, что к жильцам ходят гости! Можно было не заметить что ходят, и не так много ходят, и ходят по делу. Я написал Чикину письмо, но не передал. Разумный коллектив хотел чтоб мы выпустили «О» номер, и потом ставили номера в скобках, обозначая количество номеров за год и нумерацию всех номеров. Я решил что подобное рабское следование нелучшим газетным стандартам нам ни к чему и мы приняли сквозную нумерацию. Рабко нашёл в здании «Литературной газеты», в том самом кабинете где когда-то помещалась газета «День» распространительскую фирму «Логос — М» и мы отправились туда однажды. |
