|
Он показывал мне Россию, объяснял её, он представлял для меня Россию. Он первое время был для меня народ России — его друзья в Твери, его родители в Кимрах — были для меня народ России. И в нашу четвёрку отцов — основателей Тарас внёс свою четвёртую часть, — он внёс молодёжь России и её народ. Олицетворял. И вот в Екатеринбурге мы пользуясь незначительным предлогом — (всего-то я накричал на него что он уже час сорок минут разговаривает по телефону с обожаемым объектом графиней Толстой-младшей, в Питере)хлестали друг друга по чувствам. Я не очень его обижал — мог бы больше. Мог бы сказать что он струсил. Что проверив себя понял что не храбрец. Но почему он этого не скажет: «Почему ты не скажешь этого, Тарас, что ты боишься идти по пути партии и потому от страха уходишь!» Он обвинил меня только в том что я после выборов 93 года сразу уехал из Твери. Боже, но он сам делал всё, чтобы у нас не было партийной организации в Твери, он боялся, он ведь учился там — он делал всё, чтобы в Тверь не попала наша газета. Он ведь был её учредителем, там стояла его фамилия. Буря его чувств вылилась тогда в ночной побег Тараса из квартиры. Под утро он вернулся, мы выпили множество пива и уехали на вокзал. В поезде из 26 часов он проспал 22 часа. И сказал едва ли десяток слов. Волков же сориентировал мой визит так, что я увидел человек шестьдесят в аудитории Политеха минут на десять, после чего нас изгнал из здания проректор и его охрана. А в последствии переехав через полгорода в присутствии чужих людей мы вынуждены были провести (?)ное партсобрание. Вот и всё общение с национал —большевиками. Осталась фотография где мы сидим с натянутыми лицами. В апреле 1997 года я уехал в Казахстан в Кокчетав с отрядом национал — большевиков. Проехав всю Азию мы вернулись в первые дни июня. А уже 14 июля помещение на 2-й Фрунзенской взорвали. Возможно казахи в отместку за попытку поддержать Кокчетавских казаков. А может взорвали доблестные органы. В тот день я впервые увидел одного из офицеров ФСБ, которые через четыре года будут арестовывать меня на Алтае: Дмитрия Кондратьева. Уже в июле 1997 года я отправился в город Георгиевск, Ставропольского края. Там, ознакомившись с положением вещей, я принял предложение местных национал — большевиков во главе с Сашей Тибковым — предложение баллотироваться в депутаты ГосДумы от Георгиевского округа на довыборах. Довыборы должны были состояться в середине сентября. Я пробыл в Георгиевске за работой до середины сентября и проиграв выборы, вернулся в Москву на поезде «Владикавказ — Москва». В Москве я узнал, что моя возлюбленная девушка Лиза — больше не моя девушка — Лиза сообщила мне что «влюбилась». Я дал ей пощёчину. Разумеется, когда путешествуешь так долго и так часто, то надеяться на верность женщин нереально. 2 октября в штабе НБП на 2-й Фрунзенской Анпилов, я и подполковник Терехов подписали трёхстороннее соглашение согласно которому мы вступаем в союзнические отношения с целью выступать вместе одним блоком на выборах в ГосДуму в декабре 1999 года. А уже 7 ноября мы шли единой колонной неся огромный кровавый транспарант с белыми настрочными буквами: «Фронт трудового народа, армии и молодёжи». Транспарант сшила Надя Воронова, впоследствии она прославится тем что на присуждении премии «Овация» хлестнёт Горбачёва букетом по лицу. ГЛАВА XIII. РАСКОЛ В моей жизни никогда не было разделения на частное и коллективное. Напротив, оба элемента переплетались. 11 ноября 1997 года вернулась Лиза. Пришла, поставила «наш» семейный диск Эдит Пиаф, села ко мне на колени. Мы с ней поехали в Питер, я уговорил её бросить работу. Пришёл Новый 1998 год. Вначале год был вполне удачным, я делил время между бункером, квартирой на Калошином переулке и квартирой Лизы рядом с тарелкой Олимпийского. |
