Теперь — эксперимент...

В операционной № 3 было установлено специальное оборудование для эксперимента. Атомный физик Эндрю Парсон, сотрудник Бруно, был уже там, маленький, неряшливый, с нахмуренным морщинистым личиком, выглядевшим неестественно под хирургической шапочкой. Здесь не планировалось никакой настоящей операции, даже не предстояло вырезать в черепе пациента круглые отверстия, но все стерильные меры предосторожности были приняты как само собой разумеющееся.

Анестезиолог и две медсестры тоже были готовы, и Моррисси, в белом халате, казалось, забыл о своих тревогах и принял обычный сосредоточенный вид. Грегсон лежал на одном из столов, уже подготовленный, под наркозом. Кроме того, в его систему будет добавлен апоморфин.

Здесь присутствовали также еще два врача — Фергюсон и Дэйл. Если бы что-то пошло совсем не так, то в самом худшем случае потребовалась бы срочная операция на мозге. Но ничего, подумал Бруно, ничего не может пойти не так. Он глянул на гладкие и блестящие корпуса машин со всякими насадками и циферблатами приборов. Они не входили в медицинское оборудование. Это была вотчина Парсона — именно он сконструировал и построил их. Но первоначальную идею подал Бруно, и именно психиатрические знания Бруно легли в основу технологии Парсона. Тут встретились две отрасли науки, и результатом должно стать особое лечение безумия.

На голове Бруно уже были выбриты два круглых пятна. Парсон аккуратно присоединил к ним электроды, провода от которых тянулись через машины к таким же электродам на черепе Грегсона.

— Помните, — сказал Парсон, — вы должны быть максимально расслаблены.

— Доктор, вы не приняли успокоительного, — добавил Моррисси.

— Мне оно не нужно. Достаточно будет анестезии.

Медсестры с безмолвной компетентностью задвигались возле стола. Проверили аварийный кислородный аппарат. Проверили наличие адреналина, на столике рядом парил стерилизатор со шприцами. Бруно постарался выкинуть все мысли из головы и расслабиться, пока медсестра протирала его руку спиртом.

Суперналожение электронной матрицы совершенно здравого рассудка — этакий психический посыл, аналог замедлителей здравого ума — должен быть введен в спутанное, искаженное сознание маниакально-депрессивного больного.

Бруно почувствовал укол игры. Машинально принялся отсчитывать секунды. Одна. Две. Три...

Он открыл глаза. Над ним нависло рассеянное, погруженное в свои мысли лицо Моррисси. А за ним виднелся ярко сияющий потолок, такой ослепительный, что Бруно невольно заморгал. Руку его слегка жгло, но это были остаточные эффекты.

— Вы слышите меня, доктор? — спросил Моррисси.

— Да, — кивнул Бруно. — Я уже проснулся. — Язык ворочался с трудом, и это было вполне естественно. — Как Грегсон?

Но лицо Моррисси вдруг принялось уменьшаться. Нет, оно просто отодвигалось. Лампы на потолке становились тусклее. Его начала окружать...

Он полетел куда-то вниз со скоростью выстрела. Мимо проносились белые стены. Лицо Моррисси превратилось в яркую точку далеко в вышине. По мере падения становилось все темнее. Ветер свистел в ушах, и медленно, постепенно и неуклонно становилось все громче эхо, отражающееся в этой чудовищной пропасти.

Все ниже и ниже, быстрее и быстрее, белые стены стали серыми, потом черными, а потом он окончательно ослеп и был оглушен ревущим эхо.

Внезапно падение прекратилось. Но все было расплывчатым, не в фокусе. Бруно поморгал, кашлянул и с трудом увидел прямоугольную прикроватную ширму. И было что-то еще — белое, неправильной формы.

— Вы проснулись, доктор?

— Привет, Харвуд, — сказал Бруно медсестре. — Сколько времени я отсутствовал?

— Приблизительно два часа.