Затем позвонил Барбаре.

— Привет, — сказала она. — Моррисси сообщил мне, что с тобой все в порядке. Поэтому я решила подождать, пока ты не проснешься.

— Я уже проснулся. Что, если я приеду домой на ланч?

— Великолепно! Буду ждать тебя.

— Тогда через полчаса?

— Через полчаса. Я рада, что ты позвонил, Боб. Я так переживала.

— Ну и не стоило.

— Твой эксперимент действительно увенчался успехом?

— Об этом пока рано говорить. Скрести за меня пальцы.

Пальцы Бруно все еще оставались скрещенными, когда десять минут спустя он обследовал Грегсона. При этом присутствовали Парсон и Моррисси. Физик продолжал делать пометки. Моррисси стоял молчаливый и напряженный.

Можно было пока что очень мало чего заметить. Грегсон лежал в кровати, с выбритыми белыми кружками на темноволосой голове, все члены его были расслаблены. Постоянного беспокойства как не бывало. Бруно по очереди открыл пациенту глаза и посветил в них. Зрачки сужались нормально.

— Вы слышите меня, Грегсон? — спросил он.

Губы Грегсона шевельнулись. Но он ничего не сказал.

— Все в порядке. Вы чувствуете себя прекрасно, не так ли? У вас нет никакого повода для волнений. Вы...

— Голова болит, — сказал вдруг Грегсон. — Очень болит голова.

— Мы что-нибудь дадим вам от боли. А теперь попытайтесь уснуть.

Выйдя из палаты в коридор, Бруно старался сдержать ликование. Нахмуренный Парсон прикрыл глаза.

— Вы уже можете что-нибудь сказать? — спросил он.

Бруно постарался успокоиться.

— Нет. Еще слишком рано. Но...

— Маниакально-депрессивная фаза подавлена, — вставил Моррисси. — Он выглядит вполне нормальным, каким не был последние три года.

— Замедлители действуют, — улыбнулся Бруно. — Ну, подождем и увидим. Еще нельзя завершить отчет. Да, сейчас он в здравом рассудке. Дадим ему отдохнуть. Позже проведем еще раз проверку. Я не хочу забегать вперед.

Но с Барбарой он позволил себе быть более восторженным.

— Мы сделали это, Барбара! Нашли средство против безумия.

Она склонилась над столом, чтобы налить в чашечки кофе.

— Я думала, что поскольку существует много типов безумия, то и лечение должно значительно варьироваться, — заметила она.

— Да, это так, но прежде мы никогда не добирались до настоящей основы проблемы. Можно лечить насморк простым покоем, прогревающими средствами или аспирином, но только вакцина добирается до корня проблемы. Некоторые типы безумия считаются неизлечимыми, но раньше и столбняк считался неизлечимым, пока мы не получили вакцину от него. Терапия суррогатом эмпатии — наименьший общий знаменатель. Она воздействует на электронную структуру разума, и если нет физических повреждений мозга, то наше лечение должно сработать.

— Так значит, именно над этим ты и работал, — сказала Барбара. — Ты даже не представляешь, Боб, как я довольна, что у тебя все закончилось успешно.

— Ну... будем надеяться. Мы почти уверены в этом. Но...

— Теперь ты можешь взять отпуск? Ты так упорно работал!

— Еще несколько недель — и я смогу отдохнуть. Я должен поработать над своими записями. На данном этапе я не могу бросить Парсона одного. Но очень скоро, обещаю тебе...

Он поднял взгляд, чтобы увидеть ее улыбку. И внезапно напрягся. Улыбка ее продолжала расширяться, делалась все длиннее, нижняя губа отвисла так, что показались все зубы. Веки опустились и принялись удлиняться...

Нос рос на глазах.

Глаза медленно вылезли из глазниц и повисли на нервах вдоль щек.

Она все таяла, пока не скрылась из вида за столом.

Стол тоже стал таять и понижаться.