|
., параграф “т” статьи 5.., части I, 3 и 8 статьи 18…” Элан отодвинул стул и встал. Его мучило желание броситься вон из этого кабинета, ощутить свежий вкус холодного ветра и чистого воздуха… Анри Дюваль с испуганным лицом взглянул ему в глаза. Дрогнувшим голосом выговорил одно только слово: – Нет? – Нет, Анри. – Элан медленно покачал головой и положил руку на его худое плечо под грубой матросской фуфайкой. – Очень сожалею… Но, по моему, вы постучались не в ту дверь. Палата общин Глава 1 – Значит, кабинет вы информировали, – сказал Брайан Ричардсон. – И как они восприняли? Он провел ладонью по покрасневшим от утомления глазам. Со вчерашнего дня, с момента возвращения премьер министра из Вашингтона, Ричардсон почти все время провел за рабочим столом в своем офисе, откуда десять минут назад и отправился в такси на Парламентский холм. Глубоко засунув руки в карманы пиджака, Джеймс Хауден стоял у окна своего кабинета в Центральном блоке, разглядывая неиссякаемый в разгар рабочего дня поток посетителей парламентского комплекса. За какие то считанные минуты перед его глазами прошли: судя по всему, посол некой державы; трио сенаторов, очень похожих на высохших от древности индусских жрецов пандитов; облаченная в траурно черные одеяния духовная особа, шествовавшая грозным напоминанием о неотвратимости судного дня; казенные курьеры, лелеявшие украшенные монограммами почтовые сумки как символ своей сиюминутной значимости; шумливая стайка парламентских репортеров; чувствовавшие себя в привычной обстановке, как рыбы в воде, депутаты парламента, откушавшие ленч или совершившие вместо него оздоровительную прогулку; ну и, конечно, неизбежные туристы, многие из которых останавливались позировать своим друзьям с фотокамерами рядом с застенчиво глуповато улыбавшимися полисменами Королевской конной полиции. “Какой во всем этом смысл, – думал Хауден. – Чего все это будет стоить в конечном итоге? Все окружающее нас представляется столь постоянным: жизнь человеческая – долгий длинный путь через годы и годы; многоэтажные дома и ваяния скульпторов; наши системы правления; наша просвещенность и цивилизованность – или то, что мы за них выдаем. И все же все это столь преходяще, а мы сами – самая хрупкая, самая недолговечная частичка этой эфемерности. Так почему же мы так упорно боремся, стремимся и достигаем, если все эти наши неимоверные усилия со временем не будут иметь никакого смысла?” На этот вопрос нет ответа, пришел к выводу Хауден, и никогда не существовало. Голос партийного организатора вернул его к действительности. – Так как они восприняли? – повторил Ричардсон, имея в виду утреннее заседание кабинета министров в полном составе. Обернувшись от окна, Хауден переспросил: – Восприняли что? – Союзный акт, конечно. А что же еще? Джеймс Хауден не торопился отвечать. Они находились сейчас в парламентском офисе премьер министра. Комната 307 С – помещение не столь официальное и просторное, как его постоянный офис в Восточном блоке, но расположенное зато в непосредственной близости от палаты общин. – Странно, что вы удивляетесь, что же еще. Что касается союзного акта, то большинство членов кабинета восприняло его на удивление хорошо. Конечно, какое то несогласие – возможно, даже весьма резкое – обязательно возникнет, когда мы вновь возьмемся за его обсуждение. – Могу себе представить! – сухо обронил Брайан Ричардсон. – Это только мое предположение, – Хауден прошелся по кабинету. |
