Мама смотрела на меня так, будто обрела наконец дочь, о которой всегда мечтала.

– Неужели ты не помнишь, как носила блузки на бретельках, фенечки и расклешенные джинсы? – спросила я. – То, что ношу я, это по сути то же самое, только для моего поколения.

– Я ведь уже не молоденькая девочка, Рэйвен. К тому же я никогда не красила губы, придерживалась стиля au naturel, естественности.

Я глубоко вздохнула и закатила глаза.

– Быть подростком трудно, я знаю. Но в конечном счете ты поймешь, кем являешься на самом деле.

– Я знаю, кто я! Работа в туристическом агентстве и ношение белой блузки вряд ли имеют отношение к поискам моего внутреннего «я».

– Ох, милая…

Мама попыталась обнять меня.

– Ты, как все подростки, думаешь, что никто тебя не понимает и весь мир ополчился против тебя.

– Нет, просто этот город ополчился против меня. Я бы спятила, мама, если бы решила, что против меня весь мир!

Мама крепко обняла меня, и на сей раз я не противилась.

– Я люблю тебя, Рэйвен, – произнесла она так, как способна только любящая мама. – Ты и в черном смотришься неплохо, но в красном – просто потрясающе!

– Перестань, мама, ты помнешь мою новую блузку.

– Я думала, что никогда не дождусь от тебя этих слов! – И она стиснула меня в объятиях еще крепче.

* * *

Вот и начался этот кошмар с работой после школы. Как, спрашивается, раздобыть информацию о семействе из особняка, если с утра я на уроках, а после школы на работе? Вдобавок все эти шмотки, предназначенные, как было указано на ярлычках, только для сухой чистки, приходилось таскать с собой в школу, аккуратно раскладывать в шкафчике и забирать после уроков. Сплошная нервотрепка.

– Почему тот парень не ходит в школу? – спросила я Беки, одеваясь.

– Может, он еще не записался.

– Если бы у меня не было этой дурацкой работы, мы могли бы приступить к расследованию прямо сейчас. Ох!

Я завидовала Беки. После школы она возвращалась домой, в счастливый мир кабельного ТВ и попкорна из микроволновки, в то время как я от школьного письменного стола перемещалась за стол в офисе.

Расставшись с подружкой, я нырнула в комнату отдыха, где влажным бумажным полотенцем стерла с губ черную помаду и накрасила их ультраяркой красной, что, с учетом моей бледности, и вправду делало меня похожей на привидение. После этого последовало неохотное облачение в красный хлопок с вискозой.

– Я буду скучать без вас, но мы снова встретимся через несколько часов, – сказала я моему черному платью и армейским ботинкам, спрятала их в рюкзак, а потом посмотрелась в зеркало и лишний раз убедилась в том, как классно быть вампиром.

Они‑то в зеркалах не отражаются, а вот я, вместо великолепной пустоты, увидела нелепую девчонку в дурацком красном костюмчике из искусственного шелка.

Я выскользнула из комнаты отдыха, глянула направо и налево, как если бы собиралась переходить улицу, и незаметно вышла через переднюю дверь. Точнее, думала, что незаметно.

На ступеньках торчал Тревор.

Я прибалдела, увидев его, но решила не обращать на него внимания и продолжила путь. Мне хотелось побежать, но я не привыкла к каблучкам‑шпилькам.

– Эй, Хеллоуин закончился! – крикнул он, следуя за мной. – Где твоя теннисная юбка? Собираешься на костюмированную вечеринку в качестве секретарши Сьюзи?[3]

Я пыталась игнорировать его, но он схватил меня за руку.

Тревор ни в коем случае не должен был узнать, что я работаю, где я работаю и, самое главное, что я работаю потому, что должна отцу деньги за теннисную ракетку, которой лишилась по его, Тревора, вине.