|
- Пап, что новенького? Рука отца так и осталась лежать на подлокотнике. Он бросил на сына слегка встревоженный взгляд. Глаза казались усталыми. - Да все то же. Каменный лев разнес библиотечное крыльцо. Теперь рыщет по городу, за христианами охотится. АН ни одного и нету. Нашел тут было одну в заточении, но уж больно она готовит хорошо. - Ну что ты мелешь, - отмахнулась мама. Поднимаясь к себе, Вилли услышал то, что и ожидал. Огонь в камине удовлетворенно вздохнул, блики метнулись по стене. И не оборачиваясь, Вилли буквально видел, как отец стоит вплотную к камину и наблюдает за превращающимися в пепел Кугером, Дарком, карнавалом, ведьмами, чудесами... Вернуться бы, встать рядом с отцом, протянуть к огню руки, согреться... Вместо этого он продолжал медленно подниматься по ступеням, а потом тихо прикрыл за собой дверь комнаты. *** Иногда ночами, уже в постели, Вилли приникал ухом к стене. Бывало, там говорили о правильных вещах, и он слушал; бывало, речь шла о чем-то неприятном - и он отворачивался. Когда голоса тихо скорбели о времени, о том, как быстро идут годы, о городе и мире, о неисповедимых путях Господних на земле или в крайнем случае о нем самом - тогда на сердце становилось тепло и грустно, Вилли лежал, уютно пристроившись, и слушал отца - чаще говорил он. Вряд ли они смогли бы говорить с отцом с глазу на глаз, а так - так другое дело. Речь отца, с подъемами и спадами, перевалами и паузами, вызывала в воображении большую белую птицу, неторопливо взмахивающую крыльями. Хотелось слушать и слушать, а перед глазами вспыхивали яркие картины. Была в его голосе одна странность. Он говорил, и говорил истинно. О чем бы ни шла речь, будь то город или деревня, в словах звучала истина, - какой же мальчишка не почувствует ее чары! Часто Вилли так и засыпал под глуховатые звуки напевного голоса за стеной; просто ощущения, которые еще секунду назад давали знать, что ты - это ты, вдруг останавливались, как останавливаются часы. Отцовский голос был ночной школой, он звучал как раз тогда, когда сознание лучше всего готово понимать, и тема была самая важная жизнь. Так начиналась и эта ночь. Вилли закрыл глаза и медленно приблизил ухо к прохладной стене. Поначалу голос отца рокотал, словно большой старый барабан, где-то внизу. А вот звонкий ручеек маминого голоса - сопрано в баптистском хоре, - не поет, а выпевает ответные реплики. Вилли почти видел, как отец, вольготно устроившись в кресле, обращается к потолку. - Вилли... из-за него я чувствую себя таким старым... другой бы запросто играл в бейсбол с собственным сыном... - Не кори себя... не за что, - нежный женский голос. Ты и так хорош... - ...На безрыбье... Черт! Мне ведь было сорок, когда он родился, да еще - ты! Люди спрашивают: "А это ваша дочь?" Черт! Стоит только прилечь, и от мыслей не знаешь, куда деваться! Вилли услышал скрип кресла. Чиркнула спичка. Отец зажег трубку. Ветер бился за окнами. - ... тот человек с афишей... - Карнавал? Так поздно? Вилли хотел отвернуться и не мог. - ... самая прекрасная женщина в мире, - пробормотал отец. Мать тихонько рассмеялась. - Ты же знаешь, это - не обо мне. "Как! - подумал Вилли. - Это же из афиши! Почему отец не скажет? Потому, - ответил он сам себе. - Что-то начинается. |
